Лоретта Чейз - Лорд Безупречность
– Не стоит забывать, что в отличие от леди такой-то и лорда такого-то ты не обладаешь никакими привилегиями, – строго и назидательно обратилась Батшеба к дочери. – Если хочешь, чтобы тебя принимали в респектабельном обществе, подчиняйся общепринятым правилам. Ты уже достаточно взрослая, хватит вести себя как сорванец. Через несколько лет ты сможешь выйти замуж. И все твое будущее будет зависеть от мужа. Ни один серьезный, ответственный человек с прочным положением в обществе не захочет связать свое счастье и счастье своих детей с дурно воспитанной, невежественной, безалаберной особой.
На лице Оливии появилось подавленное выражение.
Внезапно Батшебе стало жалко дочь. Оливия росла умной, смелой, энергичной, изобретательной. Подавлять сильную творческую натуру не хотелось. Но выбора не было.
Приличное образование и достойные манеры в сочетании с некоторой долей удачи помогут найти подходящего мужа. Нет, конечно, не из аристократов, об этом не может быть и речи. Сама Батшеба нисколько не раскаивалась в том, что связала судьбу с человеком, которого полюбила, но чтобы и дочь испытала все трудности мезальянса? Ни за что!
Мечты Батшебы выглядели куда скромнее. Она хотела видеть дочь любимой, окруженной вниманием и достойно обеспеченной. Адвокат, врач или человек иной уважаемой профессии оказался бы лучшей партией. В крайнем случае мог сгодиться и приличный торговец – например, льняными товарами, книгами или канцелярскими принадлежностями.
Что же касается богатства, то будет вполне достаточно, если брак избавит дочь от финансовых забот и волнений, а главное, от постоянной унизительной необходимости растягивать до невозможных размеров мизерный доход.
Если обстоятельства сложатся удачно, то Оливии никогда не придется бороться с подобными трудностями.
Но это может произойти лишь в том случае, если удастся как можно скорее переехать в респектабельный район.
Как и следовало ожидать, леди Ордуэй немедленно, не теряя ни минуты, занялась распространением новости о появлении Батшебы Уингейт на Пиккадилли.
Когда ближе к вечеру Бенедикт приехал в свой клуб, там все только об этом и говорили.
И все же, едва тема всплыла дома, в Харгейт-Хаус, он оказался совсем к ней не готов.
Обедали все вместе – родители, Бенедикт, брат Руперт, его жена Дафна и Перегрин.
После обеда семья перешла в библиотеку, и Бенедикт с удивлением услышал, как Перегрин просит лорда Харгейта взглянуть на зарисовки из Египетского зала и вынести суждение: приемлемы ли они для того, кто собирается стать археологом и антикваром?
Бенедикт независимо прошел через всю комнату, небрежно взял со стола последний выпуск «Куотерли ревью» и принялся перелистывать страницы.
Лорд Харгейт не привык церемониться с членами семьи. А поскольку, как и все Карсингтоны, он считал Перегрина своим, то не пожелал поберечь чувства мальчика.
– Твои рисунки просто убоги, – прямо заявил его сиятельство. – Руперт и тот нарисовал бы лучше, а Руперт – идиот.
Руперт рассмеялся.
– Он всего лишь притворяется идиотом, – вступила в разговор Дафна. – Для него это просто игра. Таким образом удается с легкостью обманывать всех вокруг, но, честно говоря, не верится, чтобы удалось обмануть вас, милорд.
– Он так искусно изображает слабоумного, что вполне может им быть, – заметил лорд Харгейт. – И все же способен рисовать так, как положено истинному джентльмену. И даже в возрасте Лайла умел прилично себя вести. – Он взглянул на сидевшего в глубоком кресле Бенедикта. – Как ты мог пустить дело на самотек, Ратборн? О чем думал все это время? Мальчику срочно нужен достойный учитель рисования.
– То же самое сказала и она, – заметил Перегрин. – Сразу же заявила, что мои рисунки ровным счетом никуда не годятся. Но она девочка, а потому не известно, разбирается в чем-нибудь или нет.
– Она? – заинтересованно переспросила леди Харгейт. Брови удивленно поднялись, а темные глаза вопросительно обратились к Бенедикту.
Руперт смотрел на брата с таким же выражением, но, помимо удивления и вопроса, во взгляде ясно читалась насмешка.
Братья очень походили на мать, а издалека и друг на друга. Трое других сыновей – Джеффри, Алистэр и Дариус – унаследовали золотисто-каштановые волосы и янтарные глаза отца.
– Девочка, – небрежно ответил Бенедикт, хотя сердце сразу застучало, словно молот. – В Египетском зале. Они с Перегрином не сошлись во мнениях.
Ответ никого не удивил. Перегрин не сходился во мнениях ни с кем и никогда.
– У нее волосы такого же цвета, как у тети Дафны. Зовут эту девочку Оливия, и ее мама – художница, – с готовностью пояснил Перегрин. – Она вела себя глупо, а вот ее мама показалась вполне разумной.
– Ах, так там была и мама! – воскликнула леди Харгейт, все еще глядя на Бенедикта.
– Думаю, Бенедикт, ты даже не заметил, была ли мама хороша собой, – невинно проговорил Руперт.
Бенедикт оторвал глаза от журнала. Лицо ровным, счетом ничего не выражало, словно он был полностью поглощен чтением.
– Хороша собой? – переспросил он. – На самом деле куда больше. Настоящая красавица.
Он снова уставился в «Куотерли ревью».
– Леди Ордуэй узнала ее и даже назвала фамилию. Уиншо. Или Уинстон? А может быть, Уиллоуби.
– Девочка сказала, что ее фамилия Уингейт, – не смолчал Перегрин.
Казалось, в это мгновение метеор проломил крышу и упал в комнату.
После короткого, но весьма выразительного молчания лорд Харгейт переспросил:
– Уингейт? Рыжеволосая девочка? Но это же наверняка дочка Джека Уингейта.
– Насколько я помню, ей сейчас должно быть лет одиннадцать-двенадцать, – вставила леди Харгейт.
– А меня так больше интересует мама, – заметил Руперт.
– Странно, почему меня это нисколько не удивляет? – спросила Дафна.
Руперт невинно взглянул на жену.
– Но Батшеба Уингейт – знаменитость, дорогая. Она подобна тем неотразимым женщинам, которые, по словам Гомера, заманивают моряков прямо на смертельные скалы.
– Это сирены, – тут же вставил Перегрин. – Но они ведь мифические существа, как и русалки. Считается, что они привлекают внимание моряков какой-то музыкой. Смешно. Не понимаю, как музыка может кого-то куда-то заманить. По-моему, она способна только навеять сон. К тому же, если миссис Уингейт убийца…
– Никакая она не убийца, – перебил лорд Харгейт. Невероятно, но Руперт использовал в речи метафору, причем на редкость яркую.
– Трагическая любовная история, – насмешливо заметил Руперт.
Перегрин скорчил физиономию.
– Ты можешь пойти в бильярдную, – пришел на помощь Бенедикт.
