Джин Уэстин - Разбойник и леди Анна
Уиттлвудский лес становился все гуще, и Анна Гаскойн запрокинула голову, глядя на зелёный полог деревьев, постепенно смыкавшихся над головой, достаточно плотный, чтобы не пропустить первых косых лучей солнца, проникавших сквозь ветви.
– Сядьте поудобнее, – сказал Джон, и голос его после холодной ночи показался неожиданно грубым и низким. Он прочистил горло и продолжал: – Прошу прощения, леди Анна, но должен предупредить, что любой связанный со мной человек, будь то мужчина или женщина, должен покоряться моей мужской власти.
Анна выпрямилась в седле, и тело ее обрело жесткость и неподвижность.
– Не сомневаюсь, мастер Гилберт, вы знаете, чего потребовать от женщины.
Джон пожалел о том, что ее нежные покатые плечи больше не покоятся на его груди, но он не мог остаться в долгу и не ответить на вызов.
– В таком случае вас не удивит, если я завяжу вам глаза на тот случай, если вам вдруг заблагорассудится променять сведения о моем тайном укрытии на благосклонное внимание короля.
Если бы она могла вырваться из его железных объятий, то изо всей силы ударила бы его веером (в случае, если бы при ней оказался веер). Трудно отвыкать от придворных нравов и привычек.
Джон натянул поводья и пустил усталого коня через бурный лесной ручей, заросший папоротником, и поспешил завязать ей глаза (а заодно и нос) своим тонким платком французской работы. Она чувствовала его пальцы, зарывшиеся ей в волосы, чтобы покрепче завязать концы платка узлом.
В нос ей ударил специфический мужской запах его кожи, а также солнца, и ветра, и лошадиного пота, и кларета – всего, что хранил этот платок.
Он заставил коня перейти поток вброд. Некоторое время Анна слышала плеск воды и поняла, что они едут по ручью.
– Неудивительно, – насмешливо сказала Анна, – что собаки не могут вас выследить.
– Будь это возможно, – заявил он жестко, – я заткнул бы вам и уши.
Она задела его за живое, но это не могло помешать ей слушать и напрягать зрение, чтобы что-нибудь разглядеть сквозь ткань платка, пока наконец ее глаза не адаптировались и не стали различать смутные очертания пейзажа впереди. Ей следовало все это запомнить, чтобы позже поддразнить его, сказав, что его платок недостаточно плотен и позволяет кое-что видеть.
Джон Гилберт ехал к своему лагерю привычным путем, гадая, почему не выставлены часовые и на деревьях нет дозорных. В лесу было слишком уж тихо и спокойно, будто и дичь, и охотник уснули с ощущением ложной безопасности. Он знал, что такое не может длиться долго. Раз уж сэр Сэмюел объявил о его побеге, шериф графства поставит посты на всех дорогах, ведущих в Уиттлвуд и из него. Он улыбнулся. К счастью, шериф не знает всех способов улизнуть отсюда. Пришпорив коня, Джон заставил его выйти из ручья на сушу и наконец остановил у зарослей переплетенных кустов шиповника.
Анна почувствовала, что он спешился, в тот момент, когда на нее перестал давить его вес, и чуть не опрокинулась на спину. Только сейчас она осознала, что полагаться на его силу нельзя, даже опасно, поскольку Джентльмен Джонни – плут.
Джон Гилберт, казалось, не замечал ее. Разглядывал переплетение кустов шиповника, образовавшее густую чащу, которая сквозь платок очень напоминала гигантскую оленью лежку, укромное местечко в лесу, где лань могла родить и выкормить олененка. Джон пошарил среди кустов, нащупал большое черное железное кольцо и потянул его обеими руками. В сторону медленно скользнула гигантская мощная дверь, которая со скрипом двигалась по металлическим полозьям. Анна с шумом втянула воздух, когда перед ней открылся вход в укромное место.
– Пригнитесь к шее лошади, – скомандовал Джон.
– Дальше я не поеду, сэр, пока вы не снимете с меня повязку.
Его рука грубо толкнула ее вперед на холку коня и придержала на ней, пока лошадь не протиснулась между ветвями шиповника. За ее спиной скрипнула, закрываясь, дверь, и внезапно повязку сорвали с ее лица. Ослепленная желтым светом фонаря, Анна заморгала. Она оказалась в пещере с земляными стенами, вырытой, насколько она могла судить, в холме позади зарослей шиповника, настолько просторной, что в нее мог въехать всадник, не задев головой потолка. Потолок и кровля были бревенчатыми.
Она не могла сдержать восхищения, и оно прозвучало в ее голосе:
– Если это ваших рук дело, мастер Инженер, значит, я недооценила ваш ум. Но разумеется, ваш талант и сноровка нашли бы лучшее применение, попытайся вы пойти в услужение к какому-нибудь лорду.
Джон сделал несколько шагов к освещенному пространству впереди, ведя за собой коня в поводу.
– Почему, миледи, женщины всегда стараются улучшить то, что не нуждается в усовершенствовании? Если вы чем-то восхищаетесь, делайте это без умысла и не давайте оценки качеству увиденного.
Анна была глубоко уязвлена словами Джона – она полагала, что сделала ему комплимент. Он же отчитал ее как невежду. Да как он посмел? Следующее ее замечание было столь высокомерным, что сделало бы честь и леди Каслмейн.
– Мне не требуются уроки хороших манер от дерзкого и наглого разбойника.
– Вам, миледи, требуются уроки почти по всем статьям.
– Но только не от вас, сэр.
Джон отвесил поклон, но в наклоне его головы сквозило вопиющее презрение и желание оскорбить.
– Я тоже не расположен расточать свои таланты на даму вашего пошиба, вообразившую, будто чистота крови дает ей право демонстрировать дурной нрав и плохие манеры. Я обещал вашему отцу охранять вас, но ваше общество не доставило мне удовольствия ни на минуту, если не считать чудесной прошлой ночи.
Он снова отвесил ей поклон, и на этот раз было совершенно ясно, что плут потешается над ней.
Анна стиснула зубы и не снизошла до ответа. Джон обращался с ней грубо, разговаривал дерзко и нагло. Но почему?
Она была придворной дамой, а его следовало бы дважды посадить в Ньюгейтскую тюрьму за наглость. Никогда еще она не встречала простолюдина, относившегося с таким презрением к людям более благородного происхождения. Он держал себя с большим достоинством, чем Эдвард!
При этом постыдном воспоминании Анна вспыхнула от печали и гнева. Она не могла придумать извинения его предательству. По крайней мере этому разбойнику было присуще чувство чести, хотя он наверняка стал бы это с презрением отрицать.
Они выехали из дальнего конца тоннеля и оказались в маленькой зеленой долине, окруженной кольцом крутых лесистых холмов, деревья там росли так густо, что между ними трудно было бы протиснуться человеку. Когда глаза Анны привыкли к яркому утреннему освещению, она с изумлением увидела то, что можно было бы назвать хоть и крошечной, но настоящей деревней графства Котсуолд с домами, крытыми соломой. Из труб лениво поднимались извилистые струйки дыма от очагов, на которых готовили пищу. Сами трубы были сделаны из веток, промазанных глиной и раствором. Рядом на зеленой лужайке паслись молочные коровы.
