Жаклин Нейвин - Встретимся в полночь
Что делало этого человека таким заметным? Джулия не могла бы ответить на этот вопрос. Он не был обаятелен, не располагал к себе, но, без сомнения, производил впечатление.
– Мисс?
– Сэр! – Она прижала пальцы к виску и улыбнулась с извиняющимся видом, чтобы скрыть замешательство. Господи, она позволила себе беззастенчиво рассматривать его!
– Я сказал, что вам следует вернуться к вашим друзьям. – Его взгляд устремился поверх ее головы, и Джулия заметила в этом взгляде озабоченность. – Вы не хотите, чтобы вас видели с таким человеком, как я? – Глаза его снова остановились на ней, взгляд смягчился. – Но хотя я и эгоистичный злодей, я благодарен вам за то, что вы подошли ко мне. Ваше сочувствие помогло мне.
«С таким человеком, как я?»
– Но я же ничего не сделала, – удивилась она.
– Нет, сделали. Но даже не поняли этого.
Слегка склонив голову набок, он смотрел на нее. Точнее – рассматривал ее. Джулии показалось, что этот взгляд так цепко схватил ее, словно намеревался разгадать ее всю. В ней заговорил внутренний голос, предупреждающий об опасности, но она была бессильна послушаться его. Что он такое видит в ней? Что заставляет его всматриваться в нее так пристально?
– Вы невинный младенец. Очень искренний.
Он поднял руку. Ей вдруг показалось – у нее даже голова закружилась, – что сейчас он коснется ее. У нее перехватило дыхание, а сердце забилось с таким грохотом, что он отдавался в ушах. Джулия испугалась. Однако она ничего не сделала.
Мужчина словно опомнился за мгновение до того, как его длинные, красивые пальцы коснулись ее лица. И опустил руку.
– Видите, мне нельзя доверять. Я подвержен соблазнам и слишком слаб, чтобы им противостоять; я им подчиняюсь. Бегите, дитя мое.
Смятенная, сбитая с толку, Джулия сказала:
– Сэр, вы чем-то встревожены. Я ничего не могу сделать, чтобы помочь вам?
В уголках его губ задрожала легкая улыбка. Когда он заговорил, голос его звучал мягче:
– «Озаренная добродетелью и скромностью, красивая женщина становится ярче, чем звезды на небе».
Знакомое чувство охватило Джулию, жаркое и волнующее. Так всегда бывало с ней в библиотеке герцога, когда она, окруженная книгами, с восторгом читала их. Так было при знакомстве ее с искусством Возрождения, когда она сопровождала отца в деловой поездке по Италии. Но почему это случилось теперь, с этим человеком, она не понимала. Джулия сказала:
– Как красиво. Это господин Шекспир?
– Анхенатон. Египетский фараон. Но вы ошибаетесь, мадемуазель. Красивы – вы. – Он замолчал, потом улыбнулся, бросив на нее укоризненный взгляд. – Вы снова заставили меня забыться. Вам нужно идти. Я не могу и дальше подвергать риску вашу репутацию.
Джулия хотела было заговорить, но незнакомец жестом остановил ее.
– Прошу вас, верьте мне, хотя я – самый отъявленный лжец на свете. Ради себя самой и ради моей совести уходите.
Ошарашенная быстрым смущающим ее развитием их разговора, Джулия стояла в нерешительности, как вдруг чья-то рука схватила ее сзади за талию. В тот момент, когда ее резко рванули назад, она заметила, что взгляд у незнакомца стал тяжелым. Она успела только подумать, что это устрашающее зрелище, потом ее повернули.
Саймона было трудно узнать. Синие глаза на его красивом лице смотрели на нее с чопорным неодобрением.
– Джулия, – сурово сказал он. – Вам следует идти в зал.
Она почувствовала возмущение. Человек с зелеными глазами велел ей уйти; Саймон велит ей уйти. Ей не нравилось, что оба они распоряжаются ею. И ей вовсе не хотелось уходить. Однако она подавила свое желание и, вздернув подбородок, сказала:
– Да, конечно. – И бросила взгляд на человека с зелеными глазами, собираясь проститься с ним.
На его лице снова было выражение муки. Он еще раз печально улыбнулся ей и слегка качнул головой, словно хотел ее остановить. И она ничего не сказала.
Саймон, менее проницательный, повлек ее прочь, почти причиняя ей боль.
– Идем, – торопил он, и это прозвучало как приказание. Возмущение вспыхнуло в ней сильнее, когда, направляясь ко входу в зал, он взял ее под руку.
– Саймон…
– Идем, – резко повторил он, проведя ее через зал и выйдя в соседнюю гостиную.
Саймон нашел для Джулии место и усадил ее, за что она была ему благодарна, поскольку ноги плохо ее держали. Сам он встал, прислонившись к стене, грудь его слегка вздымалась и опускалась, челюсти были сурово сжаты. Все это говорило о сильном раздражении. Джулия никогда еще не видела его таким сердитым.
При этом сама она была не менее недовольна.
– Не скажете ли вы мне, что означает эта сцена?
– Джулия, – начал он. Голос у него звучал сдавленно. – Как могли вы разговаривать с этим человеком?
– С этим человеком? Вы его знаете?
– Это виконт де Фонвийе.
– Он француз?
Действительно, в речи незнакомца слышался легкий акцент, хотя и недостаточный, чтобы выдать его. Теперь она вспомнила, что он называл ее мадемуазель. От одного воспоминания об этом чуть надтреснутом голосе, о том, как крепко его руки держали ее, приблизив к себе, по спине у нее побежала покалывающая волна.
– Он француз наполовину, – сказал Саймон. – Его мать – Уэнтуорд. Я никогда не понимал, почему его бабка, графиня, терпит его. Он только и делает, что позорит ее. – Раздражение его несколько улеглось. – Полагаю, вы не могли знать всего этого. Леди, получившая такое изысканное воспитание, как вы, не имела доступа к грубым сплетням, которые окружают его.
Значит, это негодяй? Но негодяй с больной совестью.
Саймон продолжал:
– Тем не менее вы совершили чудовищную ошибку, вступив с ним в беседу. Я не хочу, чтобы это повторилось.
Джулия очнулась. И встала.
К концу года этот человек станет ее мужем. Это оба они отчетливо понимали. Но пока что он ей не муж.
– Я считаю, что вам не следует указывать мне, с кем мне разрешено вступать в беседу.
У Саймона отвалилась челюсть. Вид у него, когда он стоял перед ней с раскрытым ртом, был несколько странным.
Сердце у Джулии бешено билось, она вдруг поняла, что, хотя она и охвачена страхом, ей все равно приятно.
– Я понимаю, что у него, возможно, дурная репутация, но теперь, когда мы знакомы, пусть это произошло и не общепринятым путем, я не оборву его, если мы снова встретимся.
Джулия произнесла это с достоинством и уверенно, только отчасти передав интонацией далекий отголосок трепетного дрожащего хаоса, бурлящего в ней. И стала ждать, что сделает Саймон. В голове ее мелькнула мысль о погубленном ею будущем.
Он ответил далеко не сразу, за это время она успела напугать себя до полусмерти. Когда же Саймон заговорил, он сказал только одну фразу:
