Ширли Басби - Покорность ей к лицу
Он выглядел настолько сбитым с толку, что миссис Шербрук в отчаянии покачала головой. Ее высокий, красивый сын стоял на пороге сорокалетия, и даже она считала неестественным то, что он никогда не доставлял ей ни малейших неприятностей. Ни бурных потасовок, ни попоек, ни шумных забав даже в юности… Маркус всегда нежен, обходителен и верен долгу, на него можно положиться, потому что в самые тяжелые минуты он сохраняет спокойствие и трезвую голову, и за это она испытывала к нему огромную благодарность… почти всегда. Таким сыном нужно гордиться, и она гордилась. Очень. Но проблема в том, что ему хотя бы раз в жизни стоило отбросить осторожность и ввязаться в какую-нибудь скандальную историю. Конечно, не совсем скандальную, напомнила она себе, просто чтобы добавить немного перца в его жизнь, столкнуть его с того пресного, степенного пути, который он, по-видимому, избрал для себя. Маркус продолжал смотреть на нее с тем же недоумением, и она признала:
— Нет, нет ничего плохого в том, чтобы желать привычного. И я счастлива, что мне никогда не приходилось прятать лицо от стыда за тебя. Наоборот, я всегда гордилась тобой, Маркус. Но тебе же не восемьдесят лет. А ты всегда вел себя так, будто был в два раза старше себя. — В ее голосе звучала почти что тоска, когда она продолжила: — Неужели тебе никогда не хотелось сбежать от серости жизни? Не хотелось приключений, не хотелось разорвать паутину обыденности?
— Ты хочешь сказать, что желала бы видеть меня распутником? — воскликнул он не веря своим ушам. — Чтобы все соседи сплетничали о том, как я, рискуя здоровьем и жизнью, гнал экипаж на почтовый дилижанс? Чтобы я притаскивал в дом картежников, повес и визгливых девок, а ты пряталась бы наверху из страха, что тебя обесчестят в собственном доме? Какая славная идея!
— О нет, нет! — вскричала миссис Шербрук, представив себе картину, которую живописал ей Маркус. — Конечно же, нет, — добавила она более спокойным тоном. — Я имела в виду, что ты всегда был таким хорошим сыном — лучшего я и просить не смею, — но твой отец умер, когда ты был так юн, и ответственность, что легла на твои плечи…
— Мама, мне было двадцать три тогда. Не мальчик уже. — Он улыбнулся ей. — Достаточно взрослый, чтобы знать, чего хочу. Если бы я тосковал по восторгам светской жизни в Лондоне, я бы так или иначе их вкусил. — Он усмехнулся: — И заметь, вкушаю время от времени. В больших количествах. — Он сел на диван подле нее и поцеловал ей руку. — Мам, ну почему все: и ты, и Джулиан, и Чарлз — никак не хотят поверить, что я доволен своей жизнью? — Голос выдавал озадаченность. — Пойми меня: если бы я был чем-то недоволен, я бы изменил это. Поверь мне, я говорю правду, я клянусь, что обожаю жить в деревне. И мне нравится сопровождать тебя в Лондон на сезон и…
— И ты поспешно отбываешь в Шербрук-Холл, как только позволяют приличия, — пробормотала миссис Шербрук.
— Да, виновен! Но череда балов и вечеров, которые ты так любишь, — для меня скука смертная. А что до того, чтобы волочиться за танцовщицами, или проигрывать состояние на Пэлл-Мэлл, или напиваться до потери сознания… — Он фыркнул. — Эти развратные развлечения никогда не имели для меня никакой прелести. — Он снова улыбнулся матери: — Разве ты не видишь? Я всем доволен в своей жизни.
Она смотрела на него в задумчивости:
— Не уверена, что на твоем месте искала бы «довольства».
— Что? Ты хотела бы, чтобы я страдал? — поддел он ее. — Был недоволен? Несчастлив?
Она подавила вздох. Маркус представлял собой предел мечтаний любой матери: нежный, благородный, честный, достойнейший человек, но… Можно быть чересчур «достойным». Когда она смотрела на него, ее сердце наполнялось любовью и гордостью. Высокий, широкоплечий, поджарый, он всегда привлекал внимание. Когда он входил в комнату, женщины восхищались им. Она часто замечала устремленные на него любопытные взгляды — взгляды, о которых сам он даже не подозревал, с грустью подумала она. Маркуса тем не менее она не назвала бы красавцем в общепринятом смысле слова: слишком грубо вырезанные черты, слишком упрямый подбородок… Но чувственный изгиб полной нижней губы заставлял дам забыть о всех несовершенствах, втайне обещая наслаждение. Она часто сожалела, что он не унаследовал изумрудного цвета ее глаз, но не без удовольствия глядела в умные серые глаза, что он взял от отца: они ярко выделялись на его мрачном лице.
Однако какой бы выдающийся ум ни светился в серых глазах Маркуса, он не мог понять, что есть что-то глубоко неправильное в том, что здоровый красивый мужчина удовлетворяется жизнью монаха-затворника! Она прищурила глаза. Конечно, насчет монашества она могла и ошибиться: какими бы добродетелями ни обладал ее сын, он вряд ли рассказал бы ей, что держит в столице любовницу.
— Ах, это ужасно глупый разговор! — невпопад бросила она и отложила вышивание.
— А кто, позволь спросить, затеял его? — с огоньком в глазах осведомился Маркус и встал.
Она улыбнулась:
— Да, моя очередь кричать «виновна». — Она поднялась и расправила платье. — Все ли готово к нашему отъезду на следующей неделе? Вчера я получила письмо от леди Буллард. Она пишет, что парламент на сессии и сезон начался. Мне бы не хотелось откладывать отъезд.
— У меня все под контролем, — ответил Маркус, провожая ее из комнаты. — Если все твои платья упакованы и погода не изменится, во вторник мы уезжаем.
События развивались так, как и планировал Маркус. В следующий вторник он, его мать, ее компаньонка миссис Шелби и несколько штатных слуг отбыли в Лондон. Маркус позаботился о том, чтобы они с комфортом устроились в особняке Шербруков. Поездка в Лондон, которую ежегодно предпринимала его мать, давала ему возможность посетить портного, сапожника, восполнить запасы тех вещей, которые можно приобрести лишь в столице, показаться в клубах, где он состоял… Он не лгал, когда говорил, что ему нравится сопровождать мать в Лондон. Он любил пестроту, шум и суету большого города, любил встречаться со старыми друзьями и узнавать последние новости и с удовольствием окидывал взглядом ценителя свежий урожай родовитых самочек на ярмарке невест. Но столичную жизнь он выдерживал не дольше пары недель.
Конец апреля застал его в Шербрук-Холле.
Жасмин, гнедая кобыла со звездой во лбу, и вороная, чья родословная восходила к самому Дарнли Арабиан, не вошли в охоту. Маркус сделал вывод, что в следующем марте в его поместье появится пара жеребят Урагана. Хотя он и собирался водить кобыл только к своему жеребцу, Идеалу, он не расстроился, скорее, испытал неловкость. Кто знает, чем может обернуться вся эта история с Изабел.
