Сергей Степанов - Любовь и разлука. Опальная невеста
Бабинов достал из-за пазухи позеленевшую бронзовую бляшку, на которой сплелись в узор разные звери. В их хитросплетении можно было различить то ли лося, то ли человека, попирающего копытами ящера.
– Волшебный оберег! Не вогульского дела. Мыслю, делали стары люди, а уж из каких земель они пришли и сколькими коленами, того не ведаю. Прими, государыня, в дар волшебную вещичку! Только спрячь подальше, вогуличи за ней охотятся!
Когда вернулись в Махнево после осмотра пещеры, Марья показала бабушке старинный оберег. Федора осмотрела сплетенных зверей, перекрестилась и посоветовала поскорее выбросить опасный подарок. Кто ведает, какому кудеснику принадлежала сия вещица и не злая ли таится в ней сила? Иван Желябужский бурчал под нос, что Ортемка-де хорош! Храм Божий выстроил, сам же носит языческие амулеты, словно он не христианской веры, а поганой. Чтобы не расстраивать бабушку и дядю, Марья пообещала избавиться от оберега. Она решила не выбрасывать подарок в реку, как настаивал дядя, а отдать его вогуличам, раз они так по нему горюют. До встречи с вогуличами Марья спрятала оберег от чужих глаз.
На следующее утро двинулись из Махнево. Ямщики долго не могли поймать подменных лошадей, не желавших тащить тяжелые телеги. На лошадей устроили настоящую облаву, как на диких туров. Иван Желябужский принял участие в ловле, уворачиваясь от подкованных копыт. С немалыми трудами лошадей удалось втолкнуть в оглобли, и они понеслись как бешеные. Колеса частенько наезжали на камни, телеги подпрыгивали, и от этих толчков у ссыльных переворачивались все внутренности. Камней становилось все больше и больше. Они чернели и серели среди зеленой травы, громоздились каменными осыпями. Некоторые валуны были столь огромны, что дорога огибала их. Дорога ощутимо поднималась в гору. Лошади уже не мчались, с трудом таща за собой телеги. Ссыльным приходилось слезать и брести пешими по глинистой дороге. Сверху глина подсохла тонкой корочкой, но стоило поставить ногу, как она проваливалась в размокшую жижу, налипавшую на обувь пудовыми оковами. Стрельцы помогали идти бабушке и тетке. Марья мужественно отказалась от их услуг и шла сама, держась за облучок телеги.
Каменные отроги синели вдали, словно горбы подземного мамонта. К исходу дня дорога вывела на крутой скалистый берег реки Чикман, которая прорезала Чикманский камень. В урочище Молчан был ямской двор для смены уставших лошадей. Марья присела на поваленное дерево, любуясь чистыми быстрыми струями, бурлившими меж камней. Ноги гудели после трудного перехода, но на сердце было легко и покойно. Облака на вечернем небе громоздились белыми перинами. Ветер с реки обдувал раскрасневшееся личико девушки, отгоняя постылый гнус.
На берег вышел пятидесятник с несколькими стрельцами. Бабинов взялся показать московским людям, как в здешних реках ловят хариуса. Он срезал длинное гибкое удилище, прикрепил на конце тонкую нить, сплетенную из белого конского волоса, и закинул в воду крючок, не заботясь о том, чтобы насадить на него приманку. Не успел крючок с медной блесной коснуться бурной струи, как его схватила серебристая рыба. Бабинов ловко вымахнул ее из реки на гальку. Пятидесятник, забыв свой чин, запрыгал на берегу, хлопая руками по бокам. Он схватил удилище, закинул блесну, но она застряла между мокрых камней на речном перекате. Бабинов засмеялся и принялся объяснять пятидесятнику хитрости рыбной ловли наметом.
Марья решила прогуляться по берегу. Бабинов крикнул вослед:
– Государыня, в полуверсте речушка Талица. Не ходи далее! Там болванное место. Не приведи Господь, вогуличи объявятся.
Пятидесятник, увлеченный любимым занятием, ничего не сказал, а стрельцы, наблюдавшие за ловлей, даже не повернули голов. Марья скрылась за поворотом. Ей не верилось, что она впервые за последние полгода осталась одна. Никто не ловил предупредительно взглядов царицы, не бросался выполнять ее повеления. От нечаянной свободы кружилась голова. Пробираясь через бурелом, она дошла до устья речушки, наверное, той самой Талицы, о которой говорил Бабинов. Через речку можно было перебраться по камням, не замочив ног. Вскоре Чикман сделал резкий поворот на юг. Сверху было слышно, как бурлит стремительная вода, прижимаясь к береговым скалам.
Марья с удивлением увидела, что на скалистом берегу устроен частокол. На кольях были насажены черепа оленей. Обойдя вокруг частокола, девушка нашла низенькую калитку и, согнувшись почти пополам, проникла внутрь. Посредине поросшего травой двора высился крошечный амбарчик на двух суковатых пнях. Точь-в-точь как избушка на курьих ножках из сказок, которые она любила слушать до московской осады. Потом, когда в Кремле появились ляхи и немцы, было уже не до сказок. В стенке амбарчика имелось отверстие. Марья заглянула внутрь и увидела деревянную куклу, обряженную в меховую одежду.
Вдруг за ее спиной раздалась чужая речь. Она в испуге обернулась и увидела Бабу Ягу, какой ее описывали в сказках. Маленького роста, тощая, с темным морщинистым ликом, черными косами, выбивавшимися из-под мехового колпака. Изо рта Бабы Яги торчали два желтых зуба, темные глаза сверкали яростью. Старуха что-то выкрикивала невнятно. Можно было разобрать лишь несколько часто повторяющихся слов:
– Ура-сумьях… Ворсик-ойка!
В руках старухи была клюка, и она угрожающе тыкала ею в сторону девушки. Марья попятилась от избушки на курьих ножках. Баба Яга продолжала наступать, потрясая клюкой. Впрочем, теперь Марья видела, что то была не клюка, а короткое копье с острым костяным наконечником. При ближайшем рассмотрении Баба Яга также оказалась скорее не бабой, а стариком. Марью смутил его низенький росточек, черные косы, а главное – выщипанные борода и усы. И все же это был старый охотник-вогулич, вооруженный копьем и луком со стрелами. Он делал угрожающие выпады, пытаясь выдворить непрошеную гостью из родового святилища, где в культовом амбарчике ура-сумьях обретался Ворсик-ойка, или Богатырь-трясогузка, покровитель здешних мест.
Марья, не сводя глаз с копья, бочком двинулась в сторону низенькой калитки. Она уже собиралась выскользнуть за частокол, как вдруг вспомнила про оберег, подаренный Бабиновым. Лучшего случая отдать его вогуличам не представится. Она достала оберег и протянула его старику. Тот схватил его неуловимо быстрым движением таежного охотника, внимательно осмотрел, радостно вскрикнул и закружился в диком танце. Сделав несколько кругов вокруг ура-сумьяха, вогулич остановился напротив девушки и быстро-быстро заговорил. Марья пожала плечами, показывая, что не понимает вогульского наречия.
Старик начертил на земле три полосы, одну над другой. Ткнул копьем в среднюю линию, показал тонким перстом на себя, на девушку, на деревянную куклу Ворсик-ойка, потом обвел широким жестом окрестность. Показал, что все они принадлежали Среднему миру. Потом ткнул копьем в верхнюю линию и воздел татуированные с тыльной стороны руки к вечернему небу, показывая на Верхний мир. Ткнул в нижнюю линию, изобразил своим тонким и гибким телом змея-ящера на обереге и топнул по земле маленькими, почти детскими ножками в расшитых бисером кожаных чулках, показывая на своем темном морщинистом личике ужас перед Нижним миром.
