Барбара Картленд - Очарованная вальсом
Екатерина постояла немного посреди комнаты, получая удовольствие от самой себя. Сквозь прозрачные складки розового пеньюара просвечивали линии ее тела — изумительной красоты, как у греческой статуи.
— Прекрасный обнаженный ангел, — произнес с кровати за ее спиной низкий мужской голос.
Екатерина живо обернулась.
— Кто тебе сказал, что меня так называют?
Наблюдавший за ней мужчина рассмеялся.
— Кто? Вся Вена, разумеется! Дай мне подумать, кто был последним. Император? Кардинал? Или, быть может… сам несравненный князь Меттерних?
Она тоже рассмеялась в ответ, но глаза ее оставались серьезными.
— Нет, не он, — отвечала она. — Он, я думаю, меня уже забыл. Так это было давно…
— Разве можно тебя забыть?
— Думаешь, невозможно?
Она вернулась к кровати, присела на край. Мужчина лежал, откинувшись на подушки с кисточками по уголкам, его загорелая кожа резко контрастировала с белоснежными простынями и кружевом. Это был явно не завсегдатай салонов, но человек, привыкший подолгу находиться на свежем воздухе, привыкший к езде верхом, к физическим упражнениям.
Княгиня наклонилась, чтобы приложить ладонь к его загорелой щеке, но он перехватил ее и принялся покрывать ладонь поцелуями, жадными и страстными — бурными поцелуями, которыми никогда невозможно насытиться.
— Ты великолепна. Меттерних не солгал.
— Почему ты решил напомнить мне о временах, давно минувших?
— Я говорю то, что вижу — передо мной прекрасный обнаженный ангел.
— Я помню только, какой счастливой, какой юной тогда я была — как ты сейчас…
— Ты не могла быть такой счастливой, — ответили Екатерине в перерыве между поцелуями.
— Но была! — Она слегка откинула назад голову, прикрыла глаза и погрузилась мыслями в прошлое. — Я никогда не забуду тот день… Что-то было не так, я сердилась. Полетела к дипломатической миссии в своей карете, и, не став дожидаться, пока это сделает слуга, сама подбежала к двери и позвонила в колокольчик. Помню, как я стояла, в нетерпении постукивая туфелькой о ступеньку, мои щеки пылали от гнева. Слуга открыл дверь, но мой звонок был таким требовательным, что министр выглянул в холл посмотреть, что случилось. Потом он говорил мне, что за дверью были еще курьеры от императора. Но он увидел из темного холла одну меня, стоящую в освещенном солнцем дверном проеме… А я увидела его! Мы стояли и смотрели друг на друга. Внезапно я потеряла дар речи, не могла вспомнить, зачем пришла. Видела перед собой только мужчину, похожего на спустившегося с небес Аполлона. Клеменс мне говорил потом, что мое платье — по последнему фасону, директория, — просвечивало на солнце. «Обнаженный ангел» — так назвал он меня. Я помню его глаза, то, как он смотрел на меня, и чувствовала сердцем, что это тот самый мужчина, которого я ждала всю свою жизнь…
Голос Екатерины дрогнул.
«Ну вот… Снова она впадает в восточный мистицизм…» — подумал Ричард Мелтон. Он быстро сел в кровати, взял Екатерину за плечи и легонько тряхнул.
— Освещенная солнцем, говоришь? Потеряла дар речи? Это ты-то, которой палец в рот не клади? И что это за фасон такой — директория? — строго осведомился он. — Политический термин какой-то… при чем здесь мода?
— Вот видишь, ты не знаешь… Да, это фасон времен политического режима во Франции, называемого Директорией. Политика очень определяет моду. О, как ты молод! Но ты ведь не мог не заметить, что в моду вошла античность — очень лаконичный и сдержанный стиль, хотя и не лишенный своих украшений. — Она ласково-покровительственно провела рукой по его волосам, улыбнулась и не без удовольствия продолжала: — Женщины перестали носить корсеты. Все упростилось в их одежде — никаких излишеств и перегрузок. Свободные светлые платья, элегантные линии, легкие ткани, скрепленные камеями, булавками, пряжками… Тело отчетливо определяется под одеждой. Особый шик, если ткань свободно сползает с плеча… Если встать в таком платье против света… Представил себе?.. — она подержала паузу и закончила: — Могло показаться, что женщина в потоке света стоит обнаженная… А волосы свободно лежат по плечам. Все это так красиво и так рискованно… Но так приятно чувствовать на себе взгляды мужчин!..
— Забудь о прошлом! — медленно и властно проговорил он, закипая желанием от того, что она говорила и делала и потому что сидела, слегка прижавшись к нему, но так, чтобы он видел все ее соблазнительное неглиже. — Я здесь, и в твоей жизни и в твоей памяти не должно быть другого мужчины, это ты уяснила себе, моя дорогая весталка? Именно эти древнеримские жрицы носили на себе одно покрывало белого цвета и головную повязку — и ничего более, я не ошибся?.. Вполне в твоем духе…
Она опять рассмеялась — на этот раз над его ревностью, опустила ресницы и стала на секунду смущенной и беззащитной, проступившее в ней девичество ее очень красило. Когда она открыла глаза, потемневшие от прилива страсти, Мелтон почувствовал, что тонет в их глубоком, бездонном омуте. Он схватил ее мягким звериным движением за талию и под коленки и уложил на кровать рядом с собой. Она смотрела ему в глаза, не отводя взгляда. Он провел ладонями по гладкой, шелковистой коже. Жадно прижался губами к нежной шее в том месте, где бешеными толчками бился пульс. Ее зубы начали легонько покусывать мочку его уха, и оба запылали в огне страсти…
Позже — много позже — Екатерина поднялась и подошла к туалетному столику.
— Тебе пора бы одеться… — негромко сказала она. — Так мы говорили о дне, когда я впервые встретилась с Клеменсом?
— Ты хочешь что-то добавить?
— Хочу… Помню, на нем была распахнутая на груди шелковая рубашка и пурпурный шелковый халат, отороченный соболем. Клеменс был настолько изумлен моим появлением, что даже забыл попросить разрешения выйти, чтобы переодеться в более официальный костюм.
— А спросить, зачем ты явилась, он не забыл? — поинтересовался Ричард, отбрасывая в сторону простыню.
— Говорю же тебе, я забыла все, что происходило тогда…
— А пурпурный шелковый халат помнишь? Отороченный соболем… И распахнутую на груди шелковую рубашку… Полагаю, царь Александр сможет напомнить тебе все остальное, или Волконский отыщет это в своих записях… У имперской секретной службы длинная память!
В голосе вольготно раскинувшегося на кровати мужчины звучал открытый сарказм. Екатерина повернулась и взглянула на Ричарда, задержав руку с гребнем на полпути к своим волосам — блеснули бриллианты, которыми была украшена расческа.
— Почему тебя так раздражают тайные службы? — мягко спросила она, коснувшись гребнем копны пышных волос. Ричард пристально и неотрывно, как вышедший на охоту тигр, следил за тем, что она делает. — Никогда не упускаешь случая пройтись на их счет!..
