Джорджетт Хейер - Знатная леди
Мисс Фарлоу моментально притихла под гневным взглядом Эннис и разразилась бессвязной речью, в которой извинения причудливо переплетались с самооправданием. Эннис оборвала кузину, заявив, что ожидает от нее вежливого обхождения с Лусиллой. Она говорила с крайне необычной для себя суровостью, а когда окончательно расстроенная мисс Фарлоу попыталась искать спасения в слезах, это ее нисколько не тронуло, и хозяйка лишь порекомендовала ей немедленно отправляться наверх и заняться распаковыванием своего дорожного сундучка.
Глава 2
После того как мисс Уичвуд сменила дорожный костюм на одно из тех простых платьев из батиста, которые надевала, собираясь коротать вечер дома у камина, и выслушала упреки мисс Джарби в собственном своеволии, неблагоразумии и слова о том, что сказал бы ее папа, будь он еще жив, она подошла к двери Розовой спальни и постучала. Получив приглашение войти, Эннис застала свою протеже в очаровательном платье из кружевного муслина, которое лишь слегка помялось от пребывания в дорожной сумке; ее темные волосы были уже причесаны и блестели. Они вились вокруг ее головки в искусной укладке, известной под названием «Сафо», которая, как одобрительно отметила про себя мисс Уичвуд, не только очень шла Лусилле, но и выгодно подчеркивала ее молодость. На шее у нее была нитка жемчуга. Это скромное ожерелье было единственным украшением, которое она надела, но мисс Уичвуд ни на мгновение не заподозрила, что отсутствие безделушек означает бедность. Жемчуг был настоящим – как раз то, что требовалось для юной девушки, только что выпорхнувшей из пансиона. Точно таким же было и платье из кружевного муслина с высокой талией и крошечными буфами на рукавах, но его исключительная скромность являлась отличительным признаком работы высококлассной модистки[5]. Шаль, которую Лусилла как раз собиралась накинуть на плечи, была из норвичского шелка[6] и наверняка стоила своему покупателю каждый пенни из верных пятидесяти гиней. Было совершенно очевидно, что неизвестная тетя Лусиллы обладала завидными средствами и отменным вкусом, не пожалев на одежду племянницы ни того, ни другого. Столь же очевидным было и то, что модно одетая девушка, имевшая все признаки особы, независимой от рождения, встретит весьма холодный прием у миссис Нибли.
Лусилла извиняющимся тоном заметила, что платье ее безнадежно измялось.
– Понимаете, все дело в том, что я не умею укладывать вещи.
– Полагаю, вам не приходилось заниматься этим раньше, не так ли?
– В общем, нет. Но я не могла попросить свою горничную уложить вещи вместо меня, потому что она мгновенно донесла бы моей тете. Она, – с горечью заключила Лусилла, – худшая изо всех горничных, которые были у кого-либо с пеленок!
– Полностью с вами согласна, – поддержала девушку Эннис. – У меня и самой было несколько, так что я прекрасно понимаю ваши чувства. А теперь скажите, под каким именем я должна представить вас обществу?
– Я подумывала о том, чтобы взять фамилию Смит, – с сомнением протянула Лусилла. – Или… Браун, пожалуй. Что-нибудь очень простое.
– О, на вашем месте я не стала бы выбирать что-то совсем уж ординарное, – заметила Эннис, качая головой. – Оно вам не подойдет.
– Да, мне тоже почему-то кажется, что я его возненавижу, – наивно согласилась Лусилла. Поколебавшись, она сказала: – Знаете, пожалуй, я сохраню собственное имя. Ну, чтобы меня не сочли неотесанной деревенщиной, какой, боюсь, я и вам показалась, когда не позволила Ниниану сказать, кто я такая. Я страшно боялась, что вы выдадите меня моему ужасному дяде, но это потому, что я не знала ни вас, ни того, как вы добры. Так я что назову вам свою фамилию, мадам. Это Карлетон, с «е» в середине, – педантично пояснила она.
– Я постараюсь не выдать ваше «е» ни единой живой душе, – сохраняя на лице абсолютную серьезность, пообещала Эннис. – Любой может назваться Карлтоном без «е» в середине, но вот это самое «е» отличает его носителя, а ведь именно этого вы, разумеется, и хотите избежать. А теперь, когда с этой проблемой покончено, давайте спустимся в гостиную и подождем прибытия мистера Элмора.
– Если он действительно прибудет, – без особой надежды в голосе заметила Лусилла. – На самом деле это не имеет особого значения, разве что по моей совести будет нанесен тяжкий удар, хотя я и не виновата в том, что он увязался за мной. Но если с ним случится беда, я никогда не прощу себе, что бросила его одного.
– Но почему с ним обязательно должно что-нибудь случиться? – рассудительно возразила Эннис. – Мы оставили его в каких-нибудь восьми милях от Бата, а не посреди безлюдной пустыни! Если он даже не сможет нанять экипаж, то с легкостью проделает остаток пути пешком, вам не кажется?
– Нет, – со вздохом сказала Лусилла. – Он сочтет это неприличным. Мне лично нет дела до столь антикварного вздора, а вот ему есть. Я питаю к Ниниану излишнюю привязанность, поскольку знаю его всю жизнь, но не могу не отметить, что ему отчаянно недостает энергии и решительности. В сущности, он трусишка, мадам!
– Вы слишком уж строги к нему, – позволила себе не согласиться с гостьей мисс Уичвуд, вводя ее в гостиную. – Разумеется, я едва с ним знакома, но мне не показалось, что ему недостает энергии и решительности. Вы должны признать, что оказать вам помощь и содействие в бегстве – это поступок отнюдь не трусишки.
Лусилла нахмурилась и попыталась – правда, не слишком успешно – изложить обстоятельства, которые привели к участию молодого Элмора в том, что, скорее всего, было единственной авантюрой в его в остальном безупречной жизни.
– Он не сделал бы этого, если бы не был уверен в том, что лорд Айверли сочтет его поступок правильным, – сказала она. – Хотя, думаю, лорд обвинит его в том, что он не сумел остановить меня, и это будет крайне несправедливо – я так ему и скажу, если он вздумает устроить бедному Ниниану взбучку. Как он может требовать от него быть образцом мужества, когда воспитывал его в духе… в духе милой благожелательности и уступчивости? Ниниан всегда поступает так, как того хочет лорд Айверли, даже когда речь заходит о том, чтобы сделать мне предложение руки и сердца, чего он на самом деле вовсе не желает. Что до меня, то я не верю, будто с лордом случился бы сердечный приступ, если бы Ниниан отказался повиноваться ему. Но так полагает леди Айверли, а она воспитала Ниниана в уверенности, что его святой долг в том и состоит, чтобы ни в коем случае не перечить отцу. И надо отдать должное Ниниану: у него очень доброе сердце, он обожает лорда Айверли и у него очень строгие представления о… о сыновнем долге; рискну предположить, что он согласится сделать что угодно, только бы не свести отца в могилу.
