Лора Бекитт - Тина и Тереза
Платье, наверное, купят Дорис, которая мелькнула на заднем плане, высокомерно кивнув Тине и Карен, всем своим видом говоря: «Эх вы, оборванки!»
Тина невольно вспыхнула. Купила два медовых пряника и угостила Карен.
— Ты такая добрая, Тина! — растроганно произнесла девушка, пряча лакомство в корзинку, видимо, для кого-то из младших.
— Ешь, Карен, — сказала Тина и отдала ей второй пряник. — Мне что-то не хочется.
Поделится ли кто-нибудь с Терезой? Хотелось надеяться, хотя Сидней — не Кленси.
Когда Тина возвращалась, навстречу ей попался Фил Смит. Фил был здоровенным парнем, шести с лишним футов роста, но Тина, хотя ей нравились высокие, находила его слишком огромным и нескладным. Ее не привлекало его грубоватое, усыпанное веснушками красное лицо, которому Создатель не дал и намека на красоту, невыразительные глаза с блеклыми ресницами и рыжие волосы. Она, вообще, была зла на него, как и на Дорис, из-за Терезы.
— Здравствуй, Тина, — сказал Фил, преграждая ей путь. — Как поживаешь?
— Хорошо, — коротко отвечала она, стремясь его обойти.
— Подожди! — Он пытался удержать девушку. — Давай поболтаем!
Тина ему нравилась, и он понимал, что следует спешить, пока еще кто-нибудь не понял, что это простая милая девушка ничуть не менее красива, чем высокомерная Дорис.
— Хочешь, встретимся как-нибудь? — небрежно произнес он, стараясь скрыть смущение.
— Мы уже встретились, Фил.
— Ну, я имею в виду другое… — пробормотал он.
— Нет, — ответила Тина, — не хочу. Встречайся с Дорис и Фей!
Фил удивился: скромная кроткая Тина Хиггинс никогда никому не дерзила. Верно его старший брат говорил, что женщина всегда начинает капризничать, едва почувствует мужской интерес!
— Дорис мне не нравится, — терпеливо произнес он и, подумав, добавил:— Ты гораздо красивее.
Тина вскинула зеленовато-серые глаза. Ей никто еще не говорил, что она красивая, но слова Фила нисколько не обрадовали, скорее, раздосадовали ее.
— Нет, — повторила она, игнорируя комплимент, — ты смеялся над моей сестрой Терезой!
— А, вот что! Я вовсе не смеялся над Терезой, это делали Дорис и Фей, а я, наоборот, всегда говорил, чтобы они оставили твою сестру в покое.
Но Тина не верила тому, что он говорит, она вообще не хотела разговаривать с ним. Ничего больше не слушая, девушка пошла домой, а Фил так и остался стоять на дороге. Тина всегда была вежлива со всеми, как учили мать и отец, но сейчас раздражение взяло верх.
Красивая? Это с облупившимся от солнца носом и загрубевшими руками? Да, но у нее длинные толстые косы, тонкий овал лица… Тина вовсе не обольщалась на счет своей внешности, но все же смутно догадывалась, что заслуживает несравненно большего, чем встречи с этим неуклюжим верзилой Филом Смитом, хотя он, возможно, считает себя лучшим женихом в Кленси.
Через несколько дней Тина, не говоря никому ни слова, поднялась по неприметной, петляющей между зарослей кустарника тропинке к стенам загадочного особняка. Каменная ограда, которой был обнесен сад, проходила по самому краю обрыва; дом стоял в глубине, но, хотя над стеной поднимались верхушки деревьев, окна верхнего этажа были хорошо видны. Однако они оставались закрытыми, и Тина смогла разглядеть только белые шелковые шторы.
Она немного оторопела, оказавшись так близко от того места, куда с детства взирала снизу вверх. Оно оказалось более досягаемым, чем представлялось прежде, и, что слегка разочаровало девушку, уже не выглядело таким чудесным. Налет обыкновенности покрывает достигнутое намного быстрее, чем хотелось бы, осуществившаяся мечта перестает быть мечтою, неотвратимо переходит в реальность, ибо в чистом виде она — нечто, о чем можно думать, видеть во сне, но нельзя коснуться рукой. К счастью, человеческое воображение беспредельно, оно тут же рождает новые грезы, посылая разум и сердце вновь вперед и вперед, к сияющей золотой вершине!
Стояла вечерняя тишина, здесь — даже без привычной для слуха трели цикад. На высоте было довольно прохладно от свободно носящегося ветра, и Тина обхватила руками озябшие плечи. Она стояла недалеко от края бездны, где уже не было ни кустарника, ни трав, только серый камень, и смотрела то вверх, на небо, то вниз, на серебрящуюся чешуйчатую поверхность воды. Отсюда Тина увидела то, что не видела раньше: желто-коричневый мыс, конец которого терялся в туманной дымке, бесконечные холмы, монолиты из красного песчаника… Она разглядела весь Кленси, как оказалось — совсем маленький городишко, увидела даже свой дом на берегу — крошечный, не больше раковины улитки.
Огромным казалось лишь то, что было вечным, — небо и океан. Океан… Она любила его, несмотря на то, что он забрал ее отца, призвал к себе и не вернул обратно, причинив и ей, и матери, и Терезе неисцелимую боль. Тина вздрогнула: она вдруг вспомнила, как накануне гибели Барри Дарлин в разговоре с дочерьми обмолвилась, что Бог на самом деле редко посылает человеку горе страшнее того, какое этот человек может вынести. «Бог милостив и разумен, — говорила она, — чаша не наполнится выше краев». А потом их постигло несчастье. Они все трое рыдали, как безумные, и казалось, жизнь кончена. Но прошло время, а они живут, даже смеются иногда по-прежнему. Какое же горе способно переполнить ту самую чашу, миновать установленный предел? Или все зависит от состояния души человека — в каждый конкретный момент? Да, но ведь есть вещи неизменяемые, незыблемые, как скалы, вода, земля, как любовь к своим близким и вера в мечту! Тина вздохнула. Она была еще слишком юной и не знала, что на свете, к несчастью или наоборот, ничего неизменного нет. Девушка снова взглянула на океан: тело отца не нашли, и, правильно было так думать или нет, ей это казалось благом — Тина не представляла себе, каково было бы увидеть отца мертвым. Не пережила бы, наверное… А так он остался в ее памяти живым, с блестящими глазами и веселой улыбкой.
А после еще несчастье — бегство Терезы. Тина так и не решила, как относиться к поступку сестры, потому удивилась, когда пару дней назад мать неожиданно сказала: «Может, так оно лучше: нельзя покоряться обстоятельствам, всегда лучше бороться с ними, искать в жизни свой путь. Так, по крайней мере, говорил твой отец».
Что же, значит, мать уже простила Терезу и даже в чем-то признала ее правоту?
В гуще деревьев начинало темнеть, и Тина решила возвращаться. Она спускалась по некрутому склону, пробиралась через кустарник, изредка останавливаясь, чтобы сорвать цветок. Ее русые волосы в тени деревьев и отблесках местами проникающих сквозь листву лучей вечернего солнца приобрели густой медовый оттенок, а кожа казалась нежно-золотистой, как утренний свет. Девушке не приходило в голову, что тут можно кого-нибудь встретить, и она подоткнула подол, который постоянно цеплялся за ветки.
