Доводы нежных чувств (СИ) - Завгородняя Яна
— Пустите, — взмолилась она, ощущая уже знакомый ей ужас.
Подполковник проигнорировал просьбу. Одной рукой он в ту же секунду обхватил её за талию, другой вцепился в подол юбки, намереваясь поднять его. Когда его рука коснулась нежной кожи бедра девушки, Генри как с цепи сорвался. Он рывком уложил свою жертву на стол, покрывая её шею настойчивыми поцелуями. Адалин принялась кричать и звать на помощь, отчего Адамсон закрыл ей рот рукой. Она ощущала тяжесть его тела, слышала звон тяжёлой бляхи ремня, упавшего на деревянный пол. Она плакала от бессилия и смотрела на дверь, запрокинув голову. Она ждала, что кто-нибудь придёт и спасёт её. Но никто не приходил и ужас овладевал ею всё больше. Внезапно, Адалин затихла. Казалось, она смирилась со своей участью и уже готова была принять судьбу. Подполковник это почувствовал и довольный собой ослабил хватку. Он чуть отстранился, спуская брюки и освобождая возбуждённую плоть, но когда снова приблизился, не сразу понял, что и как произошло. Он застыл в той же позе согнувшись над столом, но при этом всё его тело вместо блаженного наслаждения испытывало боль настолько сильную, что в ушах стоял звон, а из глаз летели искры. Адамсон медленно сползал на пол, удерживаясь руками за пылающую промежность. Когда он окончательно осел, Адалин поднялась, слезла со стола, поправила рубашку и юбку, попыталась пригладить волосы, после чего перешагнула через скрюченного на полу офицера, легким движением подхватила сумку со стола и молча вышла из комнаты.
В предбаннике дома она встретила майора Готца. Тот сразу же по её состоянию понял, что что-то случилось. Он совершенно искренне разволновался и потребовал, чтобы Адалин позволила ему проводить её до общежития. Девушка не стала отказываться. Майор в отсутствии Виктора был одним из немногих, кто внушал ей здесь доверие.
Они благополучно добрались до дома. Патриция с Камиллой уже закончили мыть малыша и готовились уложить его спать. Адалин вызвалась сегодня взять его к себе и когда совсем стемнело, некоторое время ещё покачивала на руках, глядя на полную луну и размышляя о том, что несмотря на летнюю жару ей снова придётся вернуться к неудобной военной форме. А ещё о том, что метод Патриции по устранению чрезмерно настойчивых ухажёров и впрямь оказался очень эффективным.
Глава 45
Даже в самых неудобных обстоятельствах всегда можно устроиться и жить спокойно. Девушки были рады тому, что ночные дежурства в госпитале и в медпункте получалось переложить на солдат. В их оправдание следовало уточнить: Адалин и Патриция любили свою работу. Они готовы были трудиться в поте лица столько, сколько потребуется. Но они попросту боялись оставаться одни ночью вне общежития. Адалин по понятным причинам опасалась больше всех. Логичным объяснением всего этого для себя и окружающих девушки выбрали заботу о малыше, что в общем-то и было правдой. Обе предпочитали бессонные ночи, вызванные громкими детскими криками, чем страхом перед незваными гостями.
Вечерами они по заведённой традиции встречались у медпункта, передавали дела дежурному и с Кевином на руках отправлялись домой. Из солидарности с подругой Пати вскоре тоже вернулась к военной форме и с досадой осознала, что ни капли не соскучилась по спадающим брюкам и огромной фуражке. Она долго не могла добиться от Адалин внятных объяснений по поводу смены гардероба, но, будучи барышней догадливой, хмурила брови всякий раз, когда рядом с ними оказывался подполковник Адамсон. Тот, в свою очередь, держался с достоинством, свойственным людям с завышенным самомнением, тогда как Адалин, завидев его издалека, спешила отойти подальше и не попадаться ему на глаза. В конце концов ей пришлось признаться и получить от подруги поток ворчливого порицания за то, что явилась к этому нахалу без сопровождения и похвалу за то, что сумела наконец постоять за себя.
Дни пролетали в вихре забот, но в один из вечеров привычная рутина разбилась о суровую реальность военного времени. Девушки уже выходили на крыльцо медпункта вместе с дежурным, когда с южной стороны послышался гул. Он нарастал и с каждой секундой разбавлялся новыми звуками. Теперь уже до слуха доносился шорох нестройных быстрых шагов. Кто-то кричал, другие стонали. Изредка можно было уловить нечто, похожее на хриплый смех. Адалин прижала к себе Кевина. Вместе с Патрицией они вбежали обратно в дом. Сумерки не давали глазу сфокусироваться ни на чём и через замутнённое окно не было видно, кто приближался к лагерю, а потому обеим пришло в голову наилучшее в данных обстоятельствах решение — спрятаться в ожидании надвигающейся угрозы. Пати уже открывала крышку люка, подзывая Адалин с малышом спуститься первыми. Звуки становились всё громче и отчётливее, и когда руки девушек уже похолодели от страха, а мелкая дрожь разлилась по всему телу, кто-то с грохотом дёрнул запертую дверь. Знакомый оглушительный бас, перемежаемый отборной руганью, раскатился по округе:
— Свои! Открывай!
Солдат, предусмотрительно заперший дверь медпункта, перевёл взволнованный взгляд на девушек. Пати махнула ему, чтобы поторопился, после чего парнишка отпер дверь и резво отскочил в сторону. В ту же секунду без лишних церемоний в дом ввалились несколько человек. Двое тащили носилки, на которых лежал третий. В первом — грязном и обросшем бородой — врачи узнали доктора Хореса, во втором — чуть более опрятном, но тоже небритом — генерала Леграна. На носилках лежал доблестный капитан Ларсен и ему, судя по всему, было хуже всех. Он обессилено стонал и, казалось, бредил, произнося множество не связанных между собой слов. Носилки поспешно водрузили на стол.
— Воду! — грянул Хорес. Сам он вернулся к выходу и через открытую дверь проорал, чтобы остальных раненых несли в лазарет, а те, кто готов был терпеть, ждали на крыльце, пока он закончит с капитаном.
Необременённая заботой о малыше, Патриция бросилась выполнять приказ начальника. Она принесла чистую воду, полотенца, затем кинулась в погреб и через несколько минут вынесла оттуда всё необходимое. Адалин тем временем стояла в оцепенении и прижимала к себе ребёнка. Опомнившись, она наконец поняла, что произошло и переполненная ликованием от того, что Виктор вернулся живой и невредимый, приблизилась к нему. Кевин, вопреки суете, вёл себя очень спокойно. Более того, он мирно спал и не обращал внимания на шум. Виктор в недоумении перевёл взгляд с неё на простыню, в которой лежал младенец, но ничего не успел спросить. В следующую секунду кто-то окликнул его с крыльца, и он скрылся за порогом. Непривычный шум проникал отовсюду. Офицеры раздавали приказания солдатам, солдаты подгоняли друг друга. Несмотря на усталость, двое парней затеяли было драку под окнами, за что получили пинка от Хореса, когда они с Пати вышли на улицу. Девушка помогла ему наскоро умыться и привести себя в порядок, поливая почерневшие от земли, крови и копоти руки водой из ведра. Она старалась не обращать внимания на бегущих мимо солдат, многие из которых тащили самодельные носилки с покалеченными товарищами. Большинство несли раненых на себе. Они молча глядели перед собой отупевшим от усталости и боли взглядом. Кто-то сильно пихнул Патрицию в плечо, оступившись на ходу, но девушка сделала вид, что не заметила этого, хоть и сама чуть не рухнула. Никогда раньше она ещё не видела столько покалеченных тел, людей без рук и ног, а теперь их было так много, что рассудок отказывался это воспринимать. В тот день Патриция чётко осознала разницу между той работой, которую они вели в госпитале и медициной военного времени. На смену растерянности от увиденного в какой-то момент пришло осознание того, как много тяжёлой и зачастую невыполнимой работы ложится на плечи фронтовых врачей. Размышляя об этом, она покорно приняла грязную рубаху Габе и вместе с остальными вещами забросила у порога в кучу для стирки. Она обратилась к начальнику:
— Кто пойдёт с ними в госпиталь?
Хорес даже не обернулся к ней.
— Разберутся, — коротко гаркнул он.
