Герман Воук - Марджори в поисках пути
Родители, брат, кузины, тетушки и дядюшки Марджори и несколько служащих ее отца толпились вокруг нее в тамбуре «Куин Мэри» и заглядывали в каюту, восхищаясь роскошью убранства. По просторной комнате были расставлены цветы и корзины с фруктами, на столе в серебряном ведерке стояло шампанское и на всех столах — тарелки с бутербродами. Ошеломленная Марджори показала стюарду, куда положить ее чемоданы, пока мать, быстро осмотрев карточки на букетах, спрашивала:
— Откуда взялось шампанское? Кто заказал? Ты, Арнольд? Ты, Сет? Что это? Праздничный подарок?
Родственники один за другим отрицали покупку ими вина, как вдруг из угла переполненной каюты послышался приглушенный голос:
— Вам привет от старого друга, мисс Моргенштерн.
Толпа тетушек и дядюшек расступилась, как хор в опере, чтобы открыть взорам сидящего в одном из кресел молодого человека с крупным носом, одетого в изящный костюм из серого твида. Его умные глаза поблескивали за стеклами больших очков. По рядам родственников пролетел слух, что это, наверное, ухажер Марджори, короче, они заинтересовались. Марджори с некоторым смущением представила Уолли своей семье, а Уолли, вовсе не смущенный, поднялся с кресел и сорвал аплодисменты, с шумом откупорив шампанское. Стюард обнес всех бокалами. Вино играло и пенилось. Уолли удостоился еще больших оваций, предложив тост в честь Марджори. Гости накинулись на еду, и торжество значительно оживилось. Марджори досталось множество объятий и поцелуев от молодых незамужних кузин. Невиль Саперстин, который к восьми годам превратился в толстого бледного мальчика, крайне тихого и робкого, запил несколькими бокалами шампанского целое блюдо бутербродов и уже через несколько минут страдал в ванной. Потом он лежал на кровати и стонал, а его мать гладила мальчика по голове. Это стало единственным печальным моментом в веселом семейном торжестве. Отец Невиля изумил всех, вскарабкавшись на стол с бокалом шампанского в руках и исполнив несколько арий из опер Верди, содержавших партию колоратурного сопрано, несмотря на несчастье сына и возмущенные восклицания жены.
Марджори была удивлена и растрогана, найдя среди подарков огромный букет роз от Сета. Прикинув, сколько брат должен был сэкономить, чтобы купить этот букет, она отозвала его в сторонку и поцеловала. Он покраснел и пробормотал нечто невразумительное. Уолли подошел к ней с бутылкой в руке, когда она рассматривала подарки.
— Еще шампанского?
Она взяла бокал.
— Это очень мило с твоей стороны, Уолли. Я никогда этого не забуду.
— Уделишь мне две минутки?
— Три.
— Допивай и пойдем.
Они покинули торжество, которое продолжалось в каюте и за ее пределами, и уселись в углу странно тихого и безлюдного салона среди пустых стульев и кушеток.
— Ты сегодня хороша, как никогда, — сказал он. И его голос ослаб и затих в просторной комнате.
— Да, ты должен был так подумать. Все равно спасибо, Уолли.
— Я только хотел сказать тебе, что продал свою пьесу, Мардж.
— Черт побери! Продал пьесу! Никто с тобой не сравнится, так? — Глядя на Уолли, она думала, что у него вид победителя: никаких явных знаков триумфа, но выдают уверенный взгляд, доверительная улыбка, по-новому расправленные плечи и добродушная подчеркнутая учтивость. Ноэль никогда не напускал на себя такой вид, никогда, даже на генеральной репетиции «Принцессы Джонс». Он всегда был ироничен, напряжен и нетерпелив. — Какую пьесу, Уолли?
— Новую. Я, по-моему, тебе о ней рассказывал. Фарс для радио.
— Ты уже отделался от поденщины?
— Черт побери, нет. Пьеса же будет идти, пока вконец не провалится. Как ты думаешь, она будет популярна? Мне нравится, когда платят каждую неделю.
— Кто ее ставит? — Он назвал одно из самых известных имен. Она сказала: — Я думаю, что ты, Уолли, преуспеешь.
— Одна постановка еще не карьера.
— Тебя ничто не остановит. Я горжусь знакомством с тобой. Я восхищаюсь тобой со стороны.
— Со стороны? Что случилось с Марджори Морнингстар?
— Она не преуспела. Я знала, что так и будет. Миллионы таких, как я, а ты единственный и неповторимый. Так и должно быть. Как там в этой пьесе, в «Гондольерах»: «Когда все становятся чем-то, кто-то уже ничем».
— Ладно, тогда как насчет Марджори Ронкен? — Он произнес это небрежно, но так серьезно, что смутил ее.
— Почему бы и нет, дорогой? Ты сразил меня. Пойдем попросим капитана поженить нас, пока ты не передумал.
Его глаза за стеклами очков даже не сморгнули.
— Ты, конечно, считаешь меня дураком.
— Когда я тебя видела в последний раз, Уолли? Шесть — восемь месяцев назад? Тогда ты просто проел мне плешь, но я зла не помню. Ты всегда твердил мне о своей гениальности, видимо, ты прав. Приношу свои извинения, что так долго тебя не понимала. О'кей?
— Я годами охотился на этого зверя, чтобы бросить его к вашим стопам. А вы не хотите взглянуть на добычу. Я оскорблен.
Марджори быстро взглянула ему в глаза.
— Тебе действительно так нравится меня мучить, или как? Ты выкидываешь такие штуки, что я была бы идиоткой, прими я тебя всерьез. Согласись я на твое предложение и скажи: «Хорошо. Я твоя!» — ты удрал бы отсюда, как заяц.
Он обиженно взглянул на нее и выдавил из себя смешок.
— Ну конечно, все, что бы я ни сделал, достойно недоверия!
— Вот именно. Тебе по каким-то своим причинам нравится насмехаться надо мной. Зная, что это безопасно, ты позволяешь себе все, что угодно. Ты вел себя со мной так с восемнадцати лет, Марчбэнкс, и сейчас продолжаешь свои штучки. Смотри, я убита. Я раздавлена. Я трепещу. Нравится? Само собой, я должна была влюбиться в тебя. Ты гигант мысли и неописуемо обаятелен. Я влюбилась в другого. Застрели меня.
— Не важно, сколько месяцев я тебя не видел, — сказал он. — Мне знакомы несколько сотен девушек. Ты самая замечательная. Ты не красивее всех. Но ты единственная, Марджори. Пора наконец сказать правду.
Марджори осмотрела пустой салон, встала, взяла его за руку.
— Я забыла про полную комнату родственников, маму и папу, — пробормотала она. — Давай вернемся к ним.
— С Ноэлем не все ладно, Мардж. Ты, наверное, найдешь, что он изменился.
Она направлялась к двери, но остановилась. Холодная дрожь пробежала по ней.
— Изменился? Ноэль? Как?
— Он… ну… изменился. Он подхватил какую-то лихорадку, разъезжая по Северной Африке.
— Как ты узнал?
— Он написал мне.
— Какой у него парижский адрес?
— Не знаю. Он писал не из Парижа.
— Правда?
— Конечно, правда.
— Мне действительно нужен его адрес, Уолли.
