Эллен Марш - Загадочный супруг
А вечером Таунсенд, к великой ее досаде, потратила на свой туалет страшно много времени. Она успокаивала себя тем, что причиной тому – отсутствие Китти, а молоденькая горничная еще не умеет толком ни причесать, ни затянуть корсет. Эта несносная Марианна нещадно дергала ее волосы, колола булавками и накладывала на щеки столько румян, что Таунсенд приходилось стирать их платком.
Тем не менее, когда она наконец появилась на верхних ступенях лестницы и увидела огонек, вспыхнувший при виде ее в глазах Яна, ожидавшего внизу, в прохладном холле, это повергло ее в трепет. Она вдруг ощутила себя привлекательной и желанной. Так оно и было. Она надела одно из вечерних платьев, сшитых ей деревенской портнихой, и хотя ему недоставало элегантности и затейливых вышивок ее придворных туалетов, но простой, ничем не украшенный корсаж кремового шелка и широкие кримплиновые юбки из бледно-розовой парчи придавали ей девственную свежесть, она выглядела такой же юной, невинной и обворожительной, как в день их первой встречи.
Таунсенд грациозно спустилась вниз. Ян взял обе ее руки и поднес к своим губам. Таунсенд затрепетала от прикосновения этих прохладных твердых губ и, не удержавшись, вскинула голову, чтобы поймать его взгляд. Они пристально посмотрели в глаза друг другу, и в это мгновение были так близки, как будто никакие обиды никогда не разделяли их.
Вместе вышли они в темный передний двор. Ян сорвал белый вьюнок, обвивающий террасу, и, наклонившись к Таунсенд, вплел цветок в ее волосы.
– Вам сегодня не нужно других украшений, – сказал он, и она задрожала от того, что услышала в его голосе и увидела в его глазах.
Сидя в карете близко к нему и ощущая тепло его тела, Таунсенд испытывала волнение, вызванное отнюдь не перспективой провести вечер в доме де Гривов. Откинув голову на подушки, она закрыла глаза. Сегодня вечером, только сегодня, она будет делать вид, что Ян любит ее, что он никогда не слышал о Сезаке до того, как сделал ей предложение, никогда не изменял ей и не воспользовался ею так бессердечно для того, чтобы убить Анри Сен-Альбана.
Завтра она скажет ему о решении, которое приняла минувшей бессонной ночью: она вернется домой в Бродфорд, отправится в путь, как только дождется Китти; скажет, что оставляет ему замок со всеми угодьями, чтобы он мог построить большой винокуренный завод – предел его желаний.
Но не сегодня. Пусть сегодня все между ними будет так, как могло бы быть, тогда она будет вспоминать о нем с нежностью.
– Это, вероятно, Торно, – проговорил Ян. Таунсенд приподнялась. Экипаж подъезжал к красивому ренессанскому зданию с многочисленными сводами, башенками и дымоходными трубами. Замок Торно, еще более величественный, чем Сезак, принадлежал семье де Грив с тех давних пор, когда Ричард Блейкли еще и в мыслях не имел покинуть свою родную Ирландию. Тем не менее де Гривы были людьми скромными: несмотря на древний род и богатство, они воздерживались от роскошного образа жизни, к которому имели пристрастие другие знатные семьи в округе.
Теперешнего графа – так же, как его отца и деда до него, – всегда больше занимало виноделие, чем служение королю со шпагой в руке под сводами Версаля. Ему было под шестьдесят, его многочисленные дети рассеяны по всему королевству, и легко предположить, что годы, проведенные только в обществе его второй жены, значительно его моложе, и бывшей тещи – острой на язык Клотильды Оретт, не подавили в нем искрометного юмора. И, вероятно, нет ничего удивительного в том, что они с герцогом Воином мгновенно прониклись взаимной симпатией друг к другу и вскоре повели между собой увлеченный разговор о проблемах виноградарства. Число приглашенных было невелико, Таунсенд почти всех знала и не испытывала одиночества или недостатка в партнерах для танцев и бесед. Напротив, она танцевала и флиртовала со всеми подряд и удивлялась тому, что чувствует себя здесь гораздо свободнее и веселее, чем когда-либо в Версале.
Выть может, это объяснялось тем, что Ян был рядом с нею. Ян, который был выше и красивее всех присутствующих кавалеров, а то, что она читала в его взоре, когда их глаза встречались, делало ее гордой и смелой. Сегодня, по крайней мере, она была очень счастлива сознавать, что он ее муж.
За ужином она сидела за столом напротив него. Разговор шел о политике, которая в эти дни занимала мысли всех присутствующих. Красноречивый и образованный, граф де Грив не принадлежал к числу хозяев, останавливающих серьезные дискуссии за столом из-за присутствия дам. Казалось, всем хотелось говорить о терроре, охватившем Париж месяц назад, когда Людовик вынужден был ввести в Париж и Версаль войска, после того как Национальное собрание дерзко отвергло все уступки, сделанные им во время Королевской сессии двадцать третьего июня.
– Конечно, у Людовика не было другого выхода, как только счесть возникшую ситуацию кризисной, – заметил один из гостей, – и нельзя винить его за то, что он принял срочные меры, чтобы защитить и собственные интересы и интересы Парижа.
– Но была ли необходимость призвать тридцать полков швейцарской гвардии, хорватов и немцев? – возразил второй гость. – Да еще под командованием такого маршала, как герцог де Бролье? У этого идиота недостало ума понять, что создание штаб-квартиры в Версале натолкнет Национальное собрание на мысль, что Людовик замышляет переворот с целью распустить Собрание.
– Дорогой мой, – возразил с тем же пафосом третий, – народ Парижа начал мятеж и взял Бастилию вовсе не потому, что Национальному собранию угрожали королевские войска! Смещение Жана Некера – вот что разъярило толпу и подняло на бунт.
– Чепуха! Я думаю, что прежде всего их привело в неистовство отсутствие в булочных хлеба, – заявила мадам Оретт, как всегда великолепная, вся в черном, осыпанная сверкающими рубинами, сидя во главе стола рядом с бледной и хрупкой Натальей. – Ситуация неминуемо должна была из-за этого обостриться. Беспорядки вспыхивают тогда, когда люди голодны.
– Вы были в Версале четырнадцатого июля, не так ли? – обратился граф к Яну, безучастно потягивавшему вино.
Ян утвердительно кивнул.
– Тогда как вам представляется ситуация, сударь?
Ян отставил бокал.
– Мне пояснил мой зять, лейтенант Национальной гвардии, который сам был в тот день в Париже, что бунт начался лишь после того, как князь де Ламбез, командир немецкого отряда, врезался на коне в толпу в садах Тюильри, пытаясь разогнать ее. Думаю, было весьма глупо замахиваться шпагой на невооруженную Национальную гвардию и сбивать с ног женщин и детей. Толпа, естественно, пришла в ярость и кинулась громить арсеналы в Доме инвалидов, чтобы в свою очередь вооружиться. По этой же причине была взята и Бастилия.
