Донна Гиллеспи - Несущая свет. Том 2
— Время настало, — только и сказала Хельгруна, кивнув в сторону острова.
— Прямо сейчас? — прошептала Ауриана, — в самую жуткую пору ночи?
Хульгруна ничего не ответила, взглянув на Ауриану так, как будто та нарочно притворяется ничего не понимающей. Она резко бросила ей длинное платье из белого полотна, вышитое по подолу янтарем, и приказала снять обувь, хотя на улице было очень холодно. Затем торжественно и церемонно она накинула на плечи Аурианы мех белой кошки.
После этого Ауриана и Хельгруна отправились к озеру, сопровождаемые двумя послушницами, несущими факелы. У берега рядом с привязанной к колышку лодкой стояли еще две послушницы. Что все это могло означать? Ночь считалась временем зла, когда могли твориться только самые нечестивые дела.
Она готова была уже испугаться этим необычным обстоятельством, но тут заметила, что все разбуженные обитатели деревни почитали такой ночной вызов к пророчице за большую честь. Те, кто встали посреди ночи, чтобы сопровождать Ауриану на тот берег, невольно разбудили остальных, и теперь Ауриана слышала обрывки восклицаний и разговоров шепотом.
— Она пробыла здесь всего лишь пять дней…
Но больше всего всех окружающих поразил тот факт, что ее пригласили на остров ночью. По всей видимости, подобное произошло впервые на памяти местных старожилов. И почему ей на плечи набросили мех белой кошки, священного животного? Кто была эта воинственная дочь далекого вождя, почему ей оказывались такие почести?
Теперь почти уже все обитатели деревни толпились на берегу, наблюдая за отплытием Аурианы с любопытством. Некоторые из них подходили к ней, чтобы прокричать или пробормотать, заикаясь от волнения, о своих бедах и печалях, с которыми они явились сюда за помощью. Они надеялись, что Ауриана замолвит о них словечко перед Рамис, и та пораньше примет их. Но Ауриана с трудом понимала людей, говорящих на почти непонятных ей наречиях. Хельгруна отогнала просителей подальше от берега.
Нос лодки был сделан в форме головы дракона, в его полую резную голову повесили светильник, так что глаза дракона горели ярким светом и из них шел дымок, создавая впечатление того, что здесь до сих пор жил древний дух, которого все боялись и от которого одновременно ждали многих милостей. Когда Ауриана вошла в маленькое суденышко, оно качнулось под ее весом, и курящаяся дымом голова дракона как бы приветственно кивнула ее. За ней в лодку вошли две послушницы с факелами и заняли места — одна на носу лодки, а другая на корме. Единственный гребец оттолкнул лодку веслом от причала и начал делать мощные размашистые гребки. Огни двух факелов отражались в совершенно неподвижных водах озера, словно на поверхности лунного камня. С темного острова доносился звук свирелей, выводящих призрачную мелодию, стелящуюся над озером, словно ночной туман. Этой музыке вторил плеск весел. У Аурианы дух захватило от таинственности и странности всего происходящего, она поняла, что свирели приветствовали ее приближение, и в то же время чувство опасности не покидало Ауриану, она решила быть начеку. Кто знает, что на уме у этой Рамис?
«Она непостижима и непредсказуема, к тому же она знает, что я сильно недолюбливаю ее», — думала Ауриана.
Лодка мягко причалила к берегу острова. Хельгруна и две послушницы с факелами повели Ауриану вверх по каменным ступеням. Здесь на острове обитало множество прирученных Рамис змей, их расписанные разными узорами спины мелькали в свете факелов, струились словно ручейки, быстро убегающие от света.
Они миновали каменную арку, на которой был водружен шестиугольный щит, символизирующий покровительство Веледы всем германским племенам в битвах. Сразу же за аркой стояло деревянное изображение Фрии, это был собственно говоря сучковатый отполированный дубовый ствол, над которым трудилась только природа, но не рука человека. Хельгруна остановилась, и Ауриана поняла, что должна поцеловать изображение богини. Она быстро встала на колени и прикоснулась к гладкой поверхности — чуть не вздрогнув, так явственно она почувствовала трепет живой плоти.
Чем ближе они подходили к разожженному у порога главного дома костру, тем отчетливее Ауриана различала строгую торжественную фигуру женщины, сидящей к ним спиной в суровом молчании. Она была окружена таким непроницаемым одиночеством, как будто была первым, созданным богами человеком на земле. Ночь давила и наваливалась со всех сторон на нее, грозя поглотить, однако женщина усилием недюжинной воли не подпускала мрак близко к себе, удерживая его на расстоянии — она сидела у ритуального костра, никогда не гаснущего у порога святилища. Отблески огня играли в ее овевающих всю фигуру золотых и серебряных прядях длинных волос, похожих на шелковый плащ, наброшенный на плечи. Змеи острова прекрасно знали, что эта женщина — их хозяйка, вся земля вокруг нее кишела земными гадами, которые свивались клубками у ее ног, выпуская время от времени свои дрожащие язычки, как будто пробуя ночь на вкус.
Хельгруна остановилась и произнесла, обращаясь к Ауриане, ритуальные слова, которые должны были успокоить посетительницу:
— Она — смертная женщина.
После этого высокомерная жрица и две послушницы с факелами растаяли в ночи, оставив Ауриану один на один с Веледой.
Несколько долгих мгновений Ауриана не могла ни пошевелиться, ни произнести ни слова — застыв на месте, как завороженная. Она заметила, что Рамис сидит в круге, очерченном черепами, окрашенными красной краской. Приступ первобытного дикого страха охватил ее.
«Это ловушка! Черепа принадлежат несчастным безумцам, которых она заманила на остров и убила!» — мелькнула у нее в голове.
Ей хотелось убежать, но ее ноги будто запутались в переплетениях трав и цепких корней и не могли стронуться с места, точно так же, как не могла сдвинуться с места ни одна ольха, растущая у озера. Этот образ дерева никак ни шел из головы Аурианы, как будто его внушила ей сама Рамис: теперь она ощущала свои руки развесистой могучей кроной, под спасательной сенью которой укрывался ее народ — даже сейчас, когда она была в изгнании. Если она убежит, она оставит их без защиты, бросит их на произвол всех ветров и стихий.
Но сознавая, что не может убежать, Ауриана одновременно отдавала себе отчет в том, что не может и подойти к Рамис. Со времени их последней встречи много воды утекло: ее страх перед Рамис стал совсем другим, она не испытывала больше того детского ужаса перед ней, который испытывала прежде, у нее не было больше боязни, что Рамис украдет ее из семьи и заставит жить в темноте и одиночестве. Теперь же ее истерзанная измученная душа трепетала просто от того, что Рамис захочет дотронуться до всех ее ран и язв и причинит тем нестерпимую боль. Жизнь сама по себе была достаточно мучительной штукой, а видение этой жуткой загадочной женщины только усугубляло беспросветный мрак, окружавший Ауриану в последнее время.
