Элизабет Вернер - Фея Альп
– Да… была, – тихо сказала Эрна.
– Твой жених едет! – воскликнула Валли, подходя к ней. – Но в каком виде! Вода так и льет с его плаща. В такую погоду приехать из Оберштейна! Я думаю, он прорвется сквозь огонь и воду, чтобы провести с тобой хоть час. Но после свадьбы это проходит, дитя мое, поверь опытной женщине, которая уже четыре месяца замужем! Мой супруг и повелитель преспокойно сидит себе в Гейльборне над своими деловыми бумагами и ждет, когда дорога ко мне просохнет. Впрочем, твой романтический Эрнст сделан, кажется, из другого теста. Но скажи, что с ним такое? Все эти три дня он ходит как грозовая туча и не спускает с тебя глаз, когда сидит здесь. Мне, право, даже жутко смотреть, наверно, у вас что-нибудь да вышло, только ты не хочешь мне сказать. Будь же наконец откровенна со мной, Эрна, облегчи свое сердце! Мне ты можешь, безусловно, довериться: я нема как могила.
Увы, Эрна вместо того, чтобы броситься на шею подруге и исповедаться, только ответила на поклон жениха, в эту минуту соскочившего с лошади, потом уклончиво сказала:
– Ты ошибаешься, Валли! У нас ничего не вышло. Решительно ничего.
Валли с досадой отвернулась: и тут не нуждались в ангеле-хранителе!
Эти люди имели престранную манеру устраивать свои сердечные дела без посторонней помощи. Обиженная таким недостатком доверия к ней, она величественно вышла из комнаты.
Едва успела она скрыться за дверью, как вошел Вальтенберг. Он подошел к невесте с обычным рыцарски-вежливым приветствием, но в этом приветствии было что-то леденящее, как и во всей его внешности, только темные глаза горели, составляя странный контраст с застывшим лицом. Валли была права: Эрнст действительно был похож на тучу, таившую в своих недрах грозную опасность.
Эрна пошла ему навстречу со стесненным сердцем, она научилась бояться этого спокойствия и холодности.
– Ну что, что там делается? – торопливо спросила она. – Ты из Оберштейна?
– Да, только мне пришлось добираться в объезд, потому что дорога уже затоплена. Сам Оберштейн, кажется, в безопасности, но жители совсем потеряли голову, вопят и мечутся, не помня себя от страха. Доктор Рейнсфельд делает все возможное, чтобы образумить их, а Гронау по мере сил помогает ему. Но люди сходят с ума из-за того, что их жалким лачугам грозит разрушение.
– Эти жалкие лачуги составляют все их имущество, – заметила молодая девушка. – От них зависит существование их самих и их семей.
– Положим, но ведь это – сущие пустяки в сравнении с громадными потерями, которые несет железная дорога. Сейчас только, когда я входил в дом, твоему дяде принесли новые неприятные известия, кажется, решительно все поставлено на карту.
– Но ведь дорогу отстаивают изо всех сил! Неужели все будет напрасно?
– Да, главный инженер борется со стихиями не на жизнь, а на смерть, – сказал Эрнст с каким-то свирепым удовольствием. – Он отстаивает свое любимое детище с энергией отчаяния, но борьба с такими катастрофами не по плечу человеку. Вода все прибывает, плотины не выдерживают напора, на нижнем участке уже все мосты сорваны. Точно вся природа восстала.
Эрна молчала. Она опять подошла к окну и устремила взор в волнующийся туман, не позволявший ничего рассмотреть. Полотна железной дороги, проходившего ниже виллы, совершенно не было видно сегодня, снизу доносился только шум рассвирепевшей реки. Там боролся Вольфганг во главе своих рабочих и боролся, может быть, напрасно.
– Но Волькенштейнский мост, во всяком случае, устоит, – продолжал Вальтенберг. Господину Эльмгорсту следовало бы удовлетвориться этим и не рисковать собой так безрассудно, как он это делает при всяком удобном случае. Он не трус, очертя голову бросается в огонь, но ведь сумасшествие – рисковать жизнью, чтобы спасти от разрушения какую-нибудь плотину. Он геройствует во главе своих инженеров и рабочих, а те слепо идут за ним. Не мешало бы им быть поосторожнее, не то он их погубит вместе с собой.
В этом постоянном напоминании невесте об опасности, которой подвергался любимый человек, была какая-то холодная, рассчитанная жестокость. Эрна обернулась и, посмотрев на него взглядом, полным упрека, промолвила:
– Эрнст! Почему ты избегаешь откровенного разговора, который я не раз пыталась начать? Ты не хочешь объяснений?
– Нет, не хочу! Не будем говорить об этом.
– Потому что знаешь, что твое молчание для меня мучительнее всяких упреков, а тебе доставляет удовольствие мучить меня.
Глаза девушки загорелись, но ее страстный порыв был встречен холодно.
– Как плохо ты знаешь меня! – воскликнул Вальтенберг. – Я просто хочу избавить тебя от неприятного разговора.
– Зачем? Я не чувствую за собой вины. Я не стану ни скрывать, ни отрицать…
– Так же, как тогда, когда я сделал тебе предложение, – резко перебил ее Эрнст. – Ты и тогда была очень откровенна: только имени не сказала! Ты нарочно оставила меня в заблуждении, хотя действительно я сам впал в него.
– Я боялась…
– За него, разумеется, я это вполне понимаю. Но успокойся: я не так уж тороплюсь, могу и подождать.
– Подождать? Чего подождать? Ради бога, что ты хочешь сказать?
Он улыбнулся все с той же холодной жестокостью.
– Как ты стала пуглива! Прежде ты была мужественнее. Но, правда, есть одна вещь, которая может привести тебя в состояние безумного страха, я видел…
– И за эту одну вещь ты заставляешь меня платить ежедневно, ежечасно! Это неблагородная месть!.. Я не отказываюсь отвечать тебе и расскажу все, о чем ты спросишь, только говори наконец! Ты говорил с Эльмгорстом после того случая?
– Да, – медленно проговорил Вальтенберг.
– Что же произошло между вами?
Голос Эрны дрожал от сдерживаемого волнения и страха, как ни старалась она овладеть им.
– Извини, но это касается только нас двоих. Впрочем, тебе не из-за чего беспокоиться. Я нашел в господине Эльмгорсте полную готовность идти навстречу моим желаниям, и мы расстались, вполне поняв друг друга.
Вальтенберг делал резкое и насмешливое ударение на каждом слове, и эта насмешка вывела Эрну из себя. До сих пор она переносила все молча и беспрекословно, чтобы не настраивать жениха еще сильнее против Вольфганга, – она знала, что его месть будет направлена против него одного, но теперь с гневом подняла голову.
– Эрнст, не заходи слишком далеко, чтобы не раскаяться потом! Я еще не жена твоя, я еще могу освободиться…
Она не договорила: на ее руку вдруг тяжело легла рука Эрнста и сжала с такой силой, точно он хотел раздавить ее.
– Попробуй! – прошипел он. – Тот день, когда ты бросишь меня, будет последним в его жизни.
Эрна побледнела, выражение лица жениха ужаснуло ее еще больше, чем угроза. Теперь, когда он сбросил маску холодной насмешки, в нем было что-то, напоминавшее тигра, его глаза сверкали так дико, так страшно, что она невольно содрогнулась. Она не сомневалась, что он сдержит слово.
