Патриция Кемден - Роковые поцелуи
– Разрешите представить Элеонору Софию Юлиану, графиню Баттяни из Венгрии, недавно прибывшую из Вены.
Элеонора присела в официальном придворном реверансе.
Мадам Д'Ажене бросила на сына взгляд, полный отвращения.
– Меня почти хватил апоплексический удар.
– Прости меня, мама, – сказал Ахилл без малейшего намека на искренность.
Женщина фыркнула неприличным для леди образом.
– Твое «прощение» вне моих сил. После того отвратительного дела в Париже тебе требуется по крайней мере архиепископ, а еще лучше кардинал. Папа… нет, не думаю, что даже ты можешь встретиться с ним. Он в руках португальцев и испанцев, а мы знаем, какие они злопамятные. Теперь скажи мне, зачем ты привел ее сюда.
Ахилл поклонился Элеоноре и подвел ее к стулу. Она заколебалась, глядя на его мать.
– Садись, – прошептал он вполголоса, и Элеонора села. Ахилл снова повернулся к своей матери:
– Она представила в мое распоряжение кое-что, что я нахожу… интересным. И мы говорили об астрологах. Особенно ты имеешь к ним склонность.
В комнате началась борьба за власть между матерью и сыном, чаша весов склонялась то туда, то сюда. Элеонора хотела, чтобы Ахилл прекратил эту игру.
– Кто она?
– В частности, к некоему астрологу по имени Онцелус.
Женщина за столом побледнела. Она ухватилась за его край. Глаза ее затуманились и помутнели.
Элеонора предупреждающе положила руку на его ладонь и сказала:
– Ахилл…
К его матери вернулась жесткость.
– Она осмелилась – не девушка, не респектабельная женщина – называть тебя твоим христианским именем! Я не могу стерпеть…
– Полагаю, мама, тебя более позаботит то, что я буду терпеть. Кто такой Онцелус?
Мадам Д'Ажене вскочила на ноги, сжав руки в кулаки.
– Я не знаю никакого Онцелуса, – бросила она, потом повернулась к нему спиной и начала ходить взад-вперед. – Как ты посмел столь бесстыдно привести сюда свою любовницу? Пошел вон!
– Если ты не знаешь никакого Онцелуса, – заметил Ахилл елейным бархатистым голосом, – тогда почему это имя было в бухгалтерской книге, которую я нашел в той лаборатории в старом крыле дома Д'Ажене? – Он оперся руками о стол и навалился на него всем телом. – Ты помнишь ту лабораторию, так ведь, мама? Ты ее разнесла в пух и прах спустя неделю после того, как я ее обнаружил.
– Т-твой отец занимался там из интереса…
– Константин ненавидел делать что-либо, связанное с колдовством. Он не разрешал мне читать книги и задавать вопросы об этом. – Ахилл надолго закрыл глаза. – Это было единственное, что он когда-либо запрещал мне.
– Я сказала тебе, что не знаю никакого Онцелуса! А сейчас оставь меня.
Элеонора увидела, как у Ахилла напрягся подбородок, и его сильные руки начали сдирать воск с накидки. Однажды она присутствовала на суде, где результат был предрешен, и обвиняемый стоял в ожидании оглашения смертного приговора совершенно так же, как сейчас стоял Ахилл, напряженно, но хорошо владел собою.
Ахилл достал свиток пергамента из накидки, обложка его упала на пол без внимания.
– Может быть, ты знаешь этого астролога под другим именем, мама?
– Зачем ты это делаешь? Я не знаю никаких астрологов!
– И даже астролога по имени Эль-Мюзир?
Мадам Д'Ажене оступилась и ухватилась за широкий каменный оконный карниз.
– Нет, – прошептала она, склонив голову и по-прежнему стоя спиной к сыну. – Даже это… даже под этим именем.
Элеонора дрожащей рукой закрыла рот. Ахилл уже знал правду. Она была уверена в этом. Она осудила его в своих глазах и не смогла ничего придумать, чтобы предотвратить это.
Его руки слегка дрожали, когда он разворачивал пергамент. Он смотрел в лицо Эль-Мюзира, как бы выжигая его в своей памяти, затем передал портрет своей матери.
– Возможно, портрет… – Ахилл запнулся, сжал челюсти, потом начал снова: – Возможно, портрет освежит твою память.
Повернувшись, его мать спросила:
– Портрет?.. – Она побледнела и замерла. Только глаза двигались, впившись в портрет в руках Ахилла. Рука ее медленно поднялась, чтобы дотронуться до него. Один палец любя прошелся по длинной линии волос Эль-Мюзира, слеза скользнула из уголка ее глаза.
– Он был так красив, – пробормотала она едва слышно. – У него была такая сила, такая власть… Он был солнцем. И как мир измеряет время восходами солнца, так и я меряю свою жизнь временем, проведенным с ним.
Ахилл отбросил портрет от себя, и его мать издала протестующий крик.
– А я, мама, меряю мою жизнь людьми, которых я убивал. Убивал, защищая тот факт, что шевалье Константин Д'Ажене был моим отцом. Де Нувиль. Турню. Везюль. Монтревель. Сен-Жульен. И – Господи, прости мою душу грешную – Тьери, мама, не забывай, что я убил Тьери де Рашана! Человека, которого я называл другом. Я убил их всех, защищая ложь, так ведь, мама? Так ведь?
– Нет! Нет, я…
– Ложь живет. Твоя глотка по-прежнему может изрыгать слова, но слишком поздно. Я читаю правду на твоем лице.
– Какую правду? Что ты можешь видеть?
– Нечто, что я никогда не думал увидеть в тебе. – Ахилл стал спокоен холодным и смертельным спокойствием того рода, которое надежно защищает сердце от скрытого смятения, порожденного эмоциями. Он наклонился к ней. – Любовь, мама. Любовь прошлую, любовь, заслуживающую порицания, но тем не менее, любовь.
Его мать отвернулась.
– Откуда ты знаешь, что такое любовь? Узнал от нее? – Она сердито показала на Элеонору.
Взгляд Ахилла на некоторое время задержался на Элеоноре – два темных глаза на каменном лице. В горле Элеоноры застрял страх, готовый вырваться наружу, как перебродившее вино из бутыли. Она испугалась его, она испугалась за него.
– Я многое узнал от мадам Баттяни, – сказал Ахилл и перевел леденящий душу взгляд с лица Элеоноры. – А сейчас, мама, пришло время узнать кое-что от тебя. Об этом человеке. Из чьего семени появился стоящий здесь плод. Моем отце.
Ярость вспыхнула на лице его матери.
– Оставь это, черт возьми! Достаточно того, что он мертв.
– Тогда расскажи мне, как он умер, – потребовал Ахилл. – Почему он пришел к Д'Ажене? Откуда явился? Кто он был?
Мадам Д'Ажене вытерла глаза и начала ходить взад-вперед.
– Он приехал с Востока. Я встретила его на постоялом дворе вне владений Д'Ажене, по дороге в Монтане.
– Дом, который сгорел вскоре после смерти от… Константина? – спросил Ахилл ровным голосом.
Мать кивнула, не глядя на него.
– Я захаживала туда, когда мне было скучно. Он останавливался там на одну ночь, ища кого-то, но не хотел, чтобы его самого видели.
Я немного знаю о жизни Эль-Мюзира до того, как он пришел на Запад. Он однажды говорил мне, что был первым и самым почитаемым сыном паши Мехмет-Апафи.
