Кэт Мартин - В огне желания
— О черт, как же я рад тебя видеть!
Не успела она оглянуться, как оказалась в его объятиях и губы, нетерпеливые и горячие, ничем не напоминающие губы мужа, прижались к ее губам. Испепеляющий жар в одно мгновение наполнил ее тело.
Присцилла вспыхнула, как едва тлевший костер, в который внезапно подбросили смолистых веток. Сердце отчаянно застучало. Как могла она забыть его обжигающие поцелуи, ощущение мужского тела, словно желавшего вплавиться в нее, слиться воедино? И как она позволила себе похоронить в памяти эти греховные прикосновения, восторг от стремительного отклика на ее близость, ощущение его восставшей плоти — признака желания? Когда к ней прикасался этот единственный в мире мужчина, она забывала все, кроме естественной потребности отвечать на каждый его поцелуй, на каждую ласку!
На несколько секунд Присцилла уступила ему, отказавшись от борьбы. Все ее тело мучительно заныло, требуя больше, больше, требуя всего, что он мог дать ей. Она жаждала зарыться пальцами в волосы на его груди, с силой провести ногтями по мышцам спины, чувствуя, как те напрягаются в ответ. Дыхание Брендона отдавало виски, но как же это было сладостно! Все, все было сладостно с ним! И от него чудесно пахло мужчиной. Как она хотела его!
«Что ты делаешь? Подумай о Стюарте! Вспомни, что пообещала себе!»
Присцилла уперлась в грудь Брендону обеими руками и оттолкнула его.
— Я… я рада… рада, что тебя не повесили, — сказала она, пытаясь взять себя в руки. — Этого я не хотела, независимо от того, что ты совершил. Но здесь не Техас, Брендон, и ты не можешь вот так…
— Выслушай меня, Присцилла. Ты не знаешь многого, очень многого, и еще меньше понимаешь.
— Я не хочу ни знать, ни понимать! Я не хочу тебя слушать — ни сейчас, ни впредь! Я жена Стюарта Эгана, и тебе этого не изменить. Даже если бы я хотела… а я не хочу, понимаешь, не хочу!
— Браки совершаются на небесах, а не на земле, Присцилла. Перед Богом ты моя жена. — Он сдвинул брови. — Но что тебе во мне? Я не могу обещать, что разодену тебя как куколку и перезнакомлю со сливками общества. Мне всегда была нужна настоящая ты, а не светская дама, которая даже смеется неискренне.
— Убирайся!
— Я уберусь, но в свое время. — Брендон скрипнул зубами. — Сначала я заставлю тебя вспомнить, какая ты на самом деле.
Неуловимым движением он схватил оба ее запястья одной рукой и, высоко подняв ей руки, прижал к стволу дуба. Рот его приник к ее губам — болезненно, неумолимо, и Присцилла забилась, пытаясь высвободиться, но тщетно — он был гораздо сильнее.
«Дьявольщина, — в ярости думал Брендон, — я проехал сотни миль, чтобы оказаться рядом с ней, изнемогал от беспокойства — и что же? Оказывается, она поверила каждому слову Эгана и поставила на мне крест». Это было не единственное предательство, с которым ему пришлось столкнуться в жизни, но самое горькое, и потому он хотел наказать ее, обидеть, заставить хотя бы отчасти испытать ту боль, от какой страдал сам.
Брендон переступил с ноги на ногу, приняв позу, исключающую всякую возможность ее сопротивления, языком раздвинул плотно сжатые губы и проник внутрь жаркого рта. Присцилла издала приглушенный звук: это мог быть и возглас негодования, и стон удовольствия. Брендон сдвинул приспущенные плечики бального платья, чуть прикрывающие округлости грудей. Эти белоснежные холмики были почти обнажены, и он тут же высвободил один из них из тесных объятий корсажа.
Когда его ладонь прикрыла идеально подходящую по размеру грудь, Брендон ощутил сладостное напряжение, наполненность и тяжесть в паху, с каждой секундой становившуюся все более болезненной. Он слишком долго мучился этой жаждой, и она требовала утоления. Брендон тесно прижался к Присцилле, заставляя ее ощутить силу своего желания, заставляя все вспомнить и никогда больше не забывать. Губы ее затрепетали и приоткрылись. От нее пахло шампанским и цветами магнолии.
Болезненный стон вырвался у него.
Пальцы перестали требовательно сжимать грудь, прикосновения стали ласковыми. Нежнее и осторожнее стал и поцелуй, теперь скорее дающий, чем берущий, и Брендом почувствовал легчайшее ответное касание языка.
Он выпустил руки девушки, и они медленно сплелись у него на шее.
— Как же я скучал по тебе!
— Я тоже… тоже…
Теперь она охотно льнула к нему и запрокинула голову, когда Брендон начал покрывать поцелуями ее шею и плечи. Он обнажил вторую грудь, но Присцилла не остановила его. Да он и не остановился бы.
Брендон склонился, втянул в рот затвердевший сосок, чувствуя, как наливается, часто вздымаясь, маленькая грудь. Рука его поймала край платья, двигаясь все выше и выше, вдоль длинных стройных ног, пока не оказалась на уровне ягодиц. Едва прикрытые тончайшими шелковыми панталонами, они были так округлы и нежны, что в затуманенное сознание Брендона проникла мысль: дольше ему не удержаться — он просто-напросто возьмет ее здесь, под этим дубом, совсем близко от дома, полного гостей.
— Брендон!..
Присцилла едва выдохнула это слово, но в голосе ее прозвучала тревога, и это отрезвило его. Сердце колотилось так, что стук его заглушал звуки ночи, но все же Брендон расслышал приближающиеся голоса.
— Не волнуйся, милая, ничего не случится.
Невероятным усилием он подавил возбуждение. Только многолетний опыт позволил ему в считанные секунды привести в порядок одежду Присциллы. Не теряя времени, он потянул ее в ближайшую темную аллейку. Прогуливающаяся парочка прошла совсем рядом, не заметив их, и Брендон услышал тихий вздох облегчения.
Когда они торопливо возвращались к дому, Присцилла ни разу не взглянула на Брендона, и он угадал ее мысли. При свете огней на террасе Брендон заметил, что ее лицо выражает раскаяние. Оно сказывалось и в ее поникших плечах, и в пальцах рук, судорожно сжимающих приподнятые юбки. Присцилла уже собиралась войти, но на нижней ступени Брендон удержал ее, поймав за локоть, и повернул к себе.
— Очень скоро мы снова встретимся, любовь моя. Я все устрою, только держись подальше от Эгана.
— Прошу тебя… неужели ты не можешь оставить меня в покое?
— Оставить тебя в покое? — Он улыбнулся, ибо ее неуверенный тон вселил в него надежду. — Как я могу? Ведь ты моя. Разве только что ты не почувствовала этого?
Щеки Присциллы пылали.
— Я не хотела, не хотела этого! — вдруг с силой сказала она, и потемневшие глаза вызывающе сверкнули. — И знаешь что? Я не допущу, чтобы такое повторилось!
— Правда? — с ласковой насмешкой спросил он, приподнимая бровь. — Ты уверена?
— Абсолютно!
— Что ж, посмотрим, Присцилла. Это ведь не стоит труда — верно? — подождать и посмотреть, как все обернется.
