Сара Рэмзи - Мед его поцелуев
Подняв книгу, которую он бросил на стол, Эмили разгладила страницы пальцами. Но сгибы не поддались. И она не успела спасти чернила, когда слезы полились из ее глаз.
Эмили опустилась на пол и спрятала лицо в ткани юбки. Как она могла влюбиться в него? И как ей теперь жить, зная, что все закончилось?
Глава тридцатая
Неделю спустя Эмили молча сидела в одной из гостиных дома, который она ненавидела, и наблюдала за тем, как вечерний дождь заливает окна. Наблюдать за дождем было просто — она до сих пор не заказывала занавесок. Комната напоминала могилу. Эмили считала это приемлемым.
Она никогда не думала, что может опуститься до слабости и обмороков, как глупые девушки из высшего общества. Но с тех пор, как Малкольм ушел из их дома и от семьи, ей едва хватало энергии на то, чтобы встать с кровати, не говоря уже о том, чем она привыкла наполнять свои дни. К чему ей было стремиться? Как она могла биться с врагом, который не показывался на поле боя?
Фергюсон, будь он проклят, сидел в кресле напротив, читая копию ее книги. Он приходил каждый день. Она просила его оставить ее в одиночестве, но он серьезно отнесся к своей верности Малкольму. К счастью, он не задавал тех вопросов, которых она ожидала, — за это Эмили могла бы его убить, как бы ни любила его Мадлен.
Герцог то и дело пытался завязать разговор, но сегодня изменил этой привычке. Он просто сел, вытащил из кармана флягу, зная, что она не предложит ему выпить, и начал читать книгу, которую принес с собой. Когда Эмили поняла, что это «Непокоренная наследница», книга, которая уничтожила все, она поняла, что Фергюсон ее дразнит.
Он фыркнул над чем-то прочитанным. И его глаза заблестели от смеха, когда он взглянул на нее. Затем посмотрел в книгу и снова хихикнул.
Эмили поняла, что впервые с того дня, как ушел Малкольм, ее любопытство вернулось.
— Что? — спросила она.
Он поднял палец.
— Ты много дней ждала возможности заговорить. Дай мне хотя бы дочитать главу.
Она вздохнула, но удивилась, вдруг осознав, что не злится, а развлекается.
— Тебе не нужно меня охранять.
Он демонстративно пометил страницу, прежде чем отложить книгу.
— А книга ведь хороша, знаешь ли.
Эмили это польстило — довольно сильно. Впервые кто-то, кроме Муз, признал ее как писателя, и это все еще было важно, вопреки сложившимся обстоятельствам. Но она не позволила себе отвлечься на комплимент.
— Правда же, ваша светлость. Вы не обязаны здесь находиться. Я не предательница, за которой стоит следить.
— Я знаю, что ты не сбежишь. Но ты выглядишь настолько мрачной, что вполне можешь броситься с ближайшего утеса, если найдешь в себе силы к нему добраться.
Он явно симпатизировал ей, несмотря на их прошлое. Неужели она действительно так отчаянно плохо выглядела? И в худшие дни после смерти отца она находила в себе силы писать и общаться с Мадлен, даже пыталась утешить свою матушку. Что же с ней произошло?
— Я никогда не считала самоубийство выходом.
Он пожал плечами.
— Мой брат, без сомнений, тоже так не считал. Меня не было рядом, и я не смог остановить его, но не позволю МакКейбу испытывать ту же вину. Хотя он того и заслуживает.
Она явно недооценивала Фергюсона. Он оказался намного лучше, чем ей представлялось.
Затем он улыбнулся.
— Однако мне нравится наблюдать, как МакКейб свалился от этого брака. И я искренне желаю вам счастья.
Крошечный огонек признательности погас.
— На что у нас не осталось шансов, не так ли? — огрызнулась она.
— Ну, ты не Мад, а он определенно не я, — развлекался Фергюсон.
Она закатила глаза.
— Как проницательно.
Он кивнул. И поднялся, забирая ее книгу.
— Я должен идти. Завтра вернусь в это же время. Возможно, мне удастся тебя рассмешить.
— Почему не приходит Мадлен? — внезапно спросила она. — Слухи настолько ужасны, что она не решилась прийти?
В своем заточении она не могла узнать реакцию общества на ее секрет. Дворецкий не приносил ни газет, ни писем, пригласительных карт тоже не оставляли у двери. Только Фергюсон мог пробиться к ней — и сейчас его взгляд был подозрительным.
— Ей сказали, что ты отказываешься ее принять.
— Что? — воскликнула Эмили. — Кто сказал ей такое?
— Твой дворецкий. По приказу МакКейба, наверное.
— А тебе он велел приходить каждый день?
— Он просил меня прийти лишь однажды. Но, увидев твое состояние, я взял на себя смелость вернуться. Хотя не принимай меня за союзника, Эмили, — сказал он, внезапно явив проблеск герцогской жесткости сквозь привычный беспутный фасад. — Если бы ты видела, что Кэссель устроил тогда в клубе, ты бы тоже не торопилась себя простить.
Она поерзала в кресле, залившись румянцем смущения. Но его голос потеплел до обычного мягкого тона.
— Однако, как я уже сказал, я не хотел бы, чтобы ты причинила себе вред, пока МакКейб собирается с мыслями.
Эмили омертвела в душе, решив, что скандал отразился на ее подругах настолько, что они не могут даже ее проведать. Но узнав, что ее оставили в одиночестве лишь по приказу Малкольма, в компании его лучшего друга и соглядатая, Эмили просто вскипела.
— Я вначале убью его, а потом уж подумаю наложить на себя руки, — заявила она.
Фергюсон отсалютовал ей флягой.
— Не говори Мад, что я тебе проболтался, но сегодня я рад, что к тебе вернулся характер.
Эмили вскочила на ноги.
— А мой проклятый супруг не запретил мне покидать дом?
— А что? Ты собралась убить его на глазах у почтенной публики?
— Нет. Но если уж мне приходится прозябать, я собираюсь делать это в чуть более комфортном месте, чем этот пустой особняк.
— Он просил меня не позволять тебе возвратиться к матери, — вновь посерьезнел Фергюсон. Герцог явно хотел бы вернуть ей присутствие духа, но при этом придерживался буквы просьб Малкольма.
Однако чертовщинка в его глазах подсказала Эмили, что он может обойтись лишь буквальным исполнением этих требований.
— Что ж, тогда я поеду не к матушке, — сказала она. — Если подумать, у меня есть идея получше.
Она оставила Фергюсона дожидаться ее в гостиной и быстро упаковала в саквояж несколько платьев и деньги на шпильки. Если Малкольм не желал возвращаться домой, она выманит его из укрытия.
И либо они разберутся в случившемся и сумеют простить друг друга, либо она заставит его отпустить ее.
Она любила его. Даже сейчас, даже после всего, что он сказал ей. Но если после ее признаний к нему не вернется способность думать, она уйдет от него, не оборачиваясь. Эмили больше не верила, что может быть счастлива только в книгах. Мысль о том, чтобы стареть в окружении своих книг, потеряла свою привлекательность на фоне воспоминаний о ласках Малкольма.
