Эмили Бронте - Грозовой перевал
– Тише, тише, – прошептала я, – у человека может быть много двоюродных братьев, и не все они будут благородными и благонравными, но хуже-то от этого он не станет. Просто не должен он водиться с теми, кого в семье паршивыми овцами называют.
– Он мне не кузен… И никогда не был… – настаивала на своем Кэтрин, вконец расстроившись и бросаясь ко мне в объятья, чтобы найти убежище от этой пугающей мысли.
Я очень досадовала и на нее, и на служанку: ведь они выболтали многое из того, что говорить не следовало. Я не сомневалась, что прислужница Хитклифа доложит злодею о скором приезде Линтона и что Кэтрин сразу же засыплет отца по его возвращении вопросами о своем действительном или мнимом грубияне-кузене. К этому времени Гэртон сумел перебороть свою обиду, проистекавшую из-за того, что его приняли за слугу, и выглядел искренне тронутым горем Кэтрин. Он не только подал пони к крыльцу, но, дабы утешить гостью, вытащил из конуры отличного породистого щенка терьера и попробовал всучить его девочке, показывая, что вовсе не хотел ее обидеть. Кэтрин притихла, с ужасом и отвращением посмотрела на него, а затем зарыдала пуще прежнего.
Трудно было не улыбнуться, наблюдая неприязнь, которую моя воспитанница испытывала к бедняге. Парень был хорошо сложен, крепок, здоров, черты лица его были красивые и правильные, но одежда соответствовала его повседневным занятиям, которые сводились к работе на ферме и охоте в поле на кроликов и другую дичь. Все же в его лице мне почудилось отражение таких положительных качеств характера, которыми его отец никогда не мог похвастаться. Конечно, добрые всходы забивались буйством сорняков, но даже бурный рост последних свидетельствовал о плодородной почве, которая при более благоприятных обстоятельствах могла бы принести поистине богатый урожай отборных злаков. Мне думается, Хитклиф за время их совместной жизни не поднимал руки на Гэртона, во всяком случае, забитым парень не выглядел. Мальчик был бесстрашен по натуре, а значит, не было в нем той пугливости и уязвимости, которые в тиранах вроде его опекуна порождают желание угнетать и мучить. Свою месть Хитклиф направил на то, чтобы вырастить парнишку совершеннейшим дикарем. Никто никогда не учил сына Хиндли читать или писать, никто не ругал его за дурные поступки, коль скоро они не раздражали хозяина дома, никто не поддерживал его на стезе добродетели и не отвращал с пути порока. По доходившим до меня слухам, Джозеф немало способствовал дурному воспитанию юноши. Когда Гэртон был мал, старый дурак в ослеплении своем безудержно льстил ребенку и баловал его, считая отпрыском и наследником славы знатного рода. Как раньше обвинял он Кэтрин Эрншо и Хитклифа в том, что они, будучи детьми, своими «злонамеренными проказами» исчерпали терпение Хиндли и довели того до пьянства, так теперь он возложил всю вину за недостатки Гэртона на того, кто присвоил себе его имущество. Если Гэртон непристойно ругался, Джозеф его не останавливал, если вел себя неподобающим образом, – нисколько не порицал. Я почти уверена, что Джозеф буквально любовался тем, как парень идет по кривой дорожке и как душа его движется навстречу гибели, ибо отвечать за это, по мнению старика, должен был Хитклиф. Случись что с Гэртоном, и его кровь будет на руках Хитклифа, считал старый ханжа, и эта мысль утешала его безмерно. Именно Джозеф внушил юноше неизбывную гордость за свое имя и происхождение, а если бы отважился, то постарался бы также вскормить в молодом человеке ненависть к нынешнему хозяину Грозового Перевала. Однако же страх слуги перед господином к этому времени разросся до суеверного ужаса, посему никаких открытых обличений Джозеф себе не позволял, а только ограничивался отвлеченными призывами к Господу покарать неизвестно кого. В те времена судить об укладе и распорядке жизни на Перевале я могла только понаслышке, потому что видела немного. В деревне считалось, что мистер Хитклиф «ох как прижимист» и арендаторам своим спуску не дает, однако в доме с приходом экономки воцарился прежний уют, а сцены буйной гульбы, разыгрывавшиеся в нем при Хиндли, больше не повторялись. Хозяин Грозового Перевала был слишком угрюм и нелюдим, чтобы искать общества, будь оно хорошее или дурное, да и сейчас, как вы знаете, живет отшельником, так уж повелось.
Но я так и не досказала про мисс Кэти. Она отвергла дар примирения в виде маленького терьера и потребовала, чтобы ей вернули ее собственных собак – Чарли и Феникса. Псы явились на зов, хромая и повесив головы, и мы все – и люди, и звери – отправились в обратный путь, расстроенные донельзя. Я так и не смогла выпытать в подробностях у моей маленькой леди, как она провела тот день. Удалось мне узнать только то, что целью ее паломничества были Пеннистонские утесы и что она без приключений добралась до ворот фермы. В этот момент оттуда выехал Гэртон со своей сворой охотничьих собак, и его псы тут же набросилась на ее хвостатых сопровождающих. То была славная битва, и только вмешательство хозяев положило ей конец и стало предлогом для знакомства. Кэтрин рассказала Гэртону, кто она такая и куда едет, а также попросила показать ей дорогу. В конце концов, она уговорила юношу сопровождать ее. Он открыл ей тайны Пещеры Фей и еще двадцати других мест, где водилась нечистая сила, но мне, как впавшей в немилость, Кэтрин о них рассказывать не стала. Все же я поняла, что ее провожатый был у нее в милости, пока она не задела его чувств, обратившись к нему как к слуге, и пока экономка Хитклифа не обидела ее саму, назвав Гэртона ее кузеном. И конечно, в самое сердце поразили ее грубые слова, брошенные ей Гэртоном. Та, кто всю жизнь была для любого в усадьбе «малышкой», «сокровищем», «королевой» и «ангелом», услышала из уст чужого человека самые возмутительные оскорбления! Такого отношения к себе она постичь не могла, и я с большим трудом добилась от нее обещания, что она не будет жаловаться на эту обиду своему отцу. Я объяснила ей, насколько чужд ему уклад жизни Грозового Перевала, насколько он не одобряет его обитателей и как сильно он будет огорчен, если узнает, что она там побывала. Но более всего на нее подействовали мои слова о том, что мне придется оставить службу в усадьбе, коли хозяин узнает, что я нарушила его приказ. Сама мысль о моем уходе была ей нестерпима. Она обещала молчать и сдержала слово ради меня. Все-таки она была чудесной девочкой!
Глава 19
Письмо с черной траурной каймой известило нас о скором возвращении хозяина: Изабелла умерла, и мистер Линтон писал, что для его дочери надо заказать траурное платье, а для юного племянника – подготовить комнату и все прочее для его пребывания в усадьбе. Кэтрин с ума сходила от радости оттого, что скоро ее отец будет дома, и приписывала неисчислимые достоинства своему «настоящему» двоюродному брату, встречу с которым она предвкушала с нетерпением. Наконец наступил вечер их предполагаемого приезда. С самого утра Кэтрин хлопотала об устройстве своих девичьих дел, а к вечеру облачилась в новое черное платье – признаюсь, смерть тети ее совершенно не опечалила – и буквально вынудила меня выйти с ней на прогулку навстречу прибывающим.
