Ирина Мельникова - Фамильный оберег. Отражение звезды
Рядом с невысокого обрыва скатывался небольшой водопад. Только шум воды нарушал тишину да тихие голоса караульных, которые сидели возле костра под невысокой сопкой. Похоже, бодрствовали двое, а еще трое, судя по торчавшим наружу ногам, дремали в шатре неподалеку.
Наконец Киркей махнул Мирону рукой, соскользнул по камням вниз и быстро пополз, почти сливаясь с землей. Мирон не спускал с него глаз. Один вершок, другой, третий…
Очень осторожно передвигался Киркей. Ни один куст не шелохнулся, ни одна былинка не дрогнула…
Выждав немного, Мирон спустился следом. И тоже пополз, подражая Киркею. Было трудно с непривычки, но он быстро догнал кыргыза. Тот слегка приподнял ладонь над землею, указал направление на шатер. Мирон кивнул и уже ловчее направился к намеченной цели. Освещенная луной сопка, казалось, плыла над степью, как призрачный корабль…
Киркей тем временем поднял с земли камень, примерился и метнул его в сторону склона так, чтобы тот пролетел над головами дозорных. Громкий стук – и зашуршала, зазмеилась осыпь, подхватывая новые камни – большие и малые…
Дозорные вскочили на ноги и, взволнованно переговариваясь, уставились на сопку. Они отвлеклись – это и нужно было Киркею. Черным коршуном он метнулся к огню. Еще мгновение, и один из ойратов осел на землю, захлебываясь кровью из перерезанного горла. Второй оглянулся, на миг остолбенел, а затем отскочил в сторону и сиганул к кустам у подножия сопки. Но метко брошенный нож вошел ему в шею, как раз между шапкой и воротником доспеха, швырнув дозорного на землю. Тела ойратов еще дергались, когда Киркей кинулся к шатру, где Мирон уже вырвал подпорку, и все сооружение рухнуло на спавших там воинов.
Киркей выхватил одно из копий, составленных шалашиком рядом с шатром, и нанес несколько быстрых ударов по харауулам, что копошились под шкурами. Мелькнуло лезвие ножа. Калмаки пытались выбраться наружу. Киркей ударил по руке с ножом, а затем вскочил на кучу уже неподвижных тел и нанес еще пяток сильных ударов…
Через несколько мгновений все было кончено. Лишь испуганно храпели кони возле коновязи. Киркей перерезал чумбуры, и лошади мигом умчались в степь. Мирон подбросил хворосту в огонь. В костре заметалось, затрещало пламя, поднялось столбом, разбрасывая искры. Клубы дыма повалили в темное небо. Они усадили убитых возле костра и подперли их копьями. Со стороны посмотришь – словно живые сидят.
Потом, взяв своих коней под уздцы, они, крадучись, направились к оврагу, что быстро вывел их прямо к ойратскому стану. Снова оставили коней и ловко взобрались по глинистому склону к кромке оврага, поросшей мелким кустарником.
Совсем близко пылали костры. Много костров! Воины спали вокруг на земле, подстелив потники. Ближний костер горел почти рядом – шагах в десяти от оврага. Возле огромного, перевернутого вверх дном казана, сгорбившись, сидел человек и обгладывал кость с остатками мяса. Покончив с костью, он бросил ее в огонь, вытер руки о полу халата и поднялся на ноги. И тут Мирон понял, что русский бог явно объединился с кыргызским, чтобы помочь в их намерениях. Он быстро перекрестился и толкнул Киркея локтем, прошептав одними губами:
– Это он!
И вправду, то был Силкер. Прихрамывая, он обошел казан, примериваясь, где бы прилечь, чтобы не подпалило огнем. Мирон и Киркей ринулись к нему. Похоже, калека так и не понял, кто сбил его с ног, заткнул рот пучком овечьей шерсти и мигом закатал в старую попону. Мирон придавил его коленом, чтобы не трепыхался, а Киркей выхватил аркан…
Они подняли отчаянно извивавшийся длинный вьюк, и тут Силкер то ли изловчился, то ли все получилось случайно, но задел ногою казан, и тот, загудев, как набат, покатился по камням. Только что спавшие воины подняли головы, вскочили, обнажили мечи и сабли…
Не сговариваясь, Мирон и Киркей покрепче ухватили Силкера и что было сил рванули к оврагу. Свистнули, подзывая коней. Перекинув вьюк с пленником через круп своей лошади, Киркей вскочил в седло. А Мирон не успел…
Его конь, оказавший смертельную услугу Нимгиру и двум ойратам, подвел и Мирона. Рванувшись в сторону, он дико заржал и помчался прочь. Тогда князь выхватил саблю и бросился навстречу яростно оравшим врагам…
* * *Контайша Равдан не спал всю ночь. Радостное оживление перед битвой прошло, как только он понял, что наступление провалилось. Его воины побежали, уступив напору кыргызов. Никак не ожидал Равдан такого поворота событий. Молодая кыргызская княжна преподала ему урок. Ему, закаленному в битвах воину, преуспевшему в схватках с любым противником. Если он и терпел поражения, то лишь от многочисленного, отлично вооруженного врага, изощренного и коварного, а не от какой-то девчонки, только-только оторвавшейся от материнского подола!
Узнав о потерях, контайша пришел в ярость. Лишиться сотни нукеров в первый же день! И где, на переправе? Так опрометчиво сунуть головы в ловушки! Но, видно, ничему не научились его сотники и тысячники. Во второй день в незначительной стычке потеряли уже около двух сотен отчаянных и сильных воинов!
Его нойоны толпились в растерянности и страхе перед шатром контайши, не рискуя заглянуть внутрь. В гневе Равдан мог и саблей махнуть, и покатилась бы тогда голова смельчака, обагряя кровью белые ковры…
Сунулся было в шатер старый боо Тюлюмджи, но и с ним контайша обошелся непочтительно, велел убираться прочь и не показываться ему на глаза…
Шаман с недовольным видом обосновался поблизости от шатра. Его помощники развели костер. Тюлюмджи сидел возле него, подогнув под себя ноги, и угрюмо смотрел в огонь, что-то бормоча и изредка ударяя в бубен, а то принимался звенеть колокольчиками или плескал в костер арке, отчего пламя резко взмывало вверх и так же быстро опадало.
Нойоны опасливо косились в сторону Тюлюмджи. Его боялись не меньше, чем самого Равдана. Если контайша одним махом способен снести голову, то шаман не сразу убьет. Тот, на кого устремится его гнев, будет умирать долго и мучительно…
А Тюлюмджи, бросив в огонь горсть сухой травы и шепча заклинания, положил на жаровню бараньи лопатки и долго переворачивал их бронзовыми щипцами. Когда кости почернели, он принялся их внимательно разглядывать. Вдруг лицо его исказили страх и отчаяние. Он упал на землю, забился в судорогах, задыхаясь от крика:
– Я вижу… Я вижу Сульдэ! Его жизнь подходит к концу! Тень! Черная, как ночь! Тень… Мало шагов осталось… Мало! Всего пять десятков! Шесть! За ними тьма… Я ничего не вижу! Бог войны исчез!..
Желтая пена пузырилась у старого боо на губах, тело корчилось и извивалось. Нукеры в страхе отшатнулись от шамана, а кое-кто поспешил убраться подобру-поздорову.
