Биверли Бирн - Пламя возмездия
Стопка бумаг, которую его исполнительный секретарь возложил ему на стол все еще торчала у него под носом, топорщась массой документов, накопившихся за время его отсутствия и ожидавших его подписи. Кроме этого, имелось еще несколько срочных писем. Ответ на них должен быть дан незамедлительно, а сверху лежала копия телеграммы и конверт – они тоже ждали своей очереди.
Когда Норман сегодня пришел в банк, было уже около четырех пополудни. Он решил не появляться в банке в сопровождении Филиппа после их посиделок в ист-эндском пабе. Первым делом он отправился домой – необходимо было переодеться и принять ванную, чтобы смыть с себя грязь этих двух дней. Господи, где бы принять ванную, чтобы смыть грязь с души? Теперь, когда он вернулся к своему детищу в полной готовности сделать то, что задумал, он обнаружил, что судьба или Бог, или кто-то еще, ответственный за справедливость, уже распорядился за него. Очередную, ошарашившую его новость, принес с собой тут же появившийся в его кабинете Джемми.
– Чарльз только что сообщил мне… Я очень сожалею, Норман.
– О чем ты сожалеешь?
Джемми всегда приходилось подгонять, из него все приходилось вытягивать – он не обладал способностью выложить все сразу. Или, хоть, поинтересоваться у своего брата, где того двое суток носило. Он имел обыкновение полностью сосредоточиваться на текущем моменте, на происходящем в данную минуту и подходить ко всему излишне эмоционально. В этом и была главная беда Джемми – он не умел отделять бизнес от эмоций.
– Давай, что там у тебя? – потребовал Норман. – Что тебе там наговорил Чарльз?
– Это касается Тимоти. С ним произошло несчастье. Думаю, что это очень серьезно.
Затем последовал спешный визит домой к Тимоти и стояние у его постели. И вот тогда, стоя в его спальне, видя перед собою это неподвижное белое лицо, это вытянувшееся на кровати с закрытыми глазами, перебинтованное нечто, походившее на мумию какого-нибудь египетского фараона, а не на его сына, он пережил очередной шквал эмоций. Перед Норманом лежал ненавистный ему и любимый им младший его сын. Норман не мог дать однозначную оценку своего душевного состояния. Да он и не пытался. Он переживал и радость, облегчение от того, что возмездие свершилось, хотя ему самому не потребовалось и пальцем пошевелить для этого и стыд за эту радость и за это облегчение.
Сиделку звали мисс Дансер. Еще один курьез. Эта женщина, с габаритами с хорошего взрослого слона и такая же неповоротливая, должна была волею судеб носить такую фамилию.[6] Но, тем не менее, эта Дансер, похоже, была опытной в своем деле.
– Обещаю вам – молодой джентльмен будет под постоянным присмотром.
Норман не помнил, сколько времени он провел, стоя в спальне Тимоти, отдавшись мыслям, которые мучили его на протяжении последних сорока восьми часов. Он думал о наследии Мендоза, о том, как оно переходило от отцов к сыновьям, о тех сыновьях, которые были его достойны и о тех, которые не сумели оправдать доверия отцов. У него было двое сыновей – один блестящий, умный и не оправдавший доверия, другой – весьма лояльный, покладистый и недалекий. И кого из них он должен был выбрать – это для Нормана всегда было проблемой. Теперь решение было принято за него. Норману ничего не оставалось, кроме как покориться судьбе.
Здесь, в его полутемном кабинете, горела лишь лампа. Мысли Нормана снова потекли в привычном русле раздумий – его рука замерла над письмом, ожидавшим его подписи, а мыслями он был далеко. Окажется ли Чарльз готовым к тому, чтобы взвалить на свои плечи это бремя, можно ли ему доверить все секреты, будет ли он в состоянии нести свой крест, защищать дом от недругов? Боже, всемогущий, ведь он, Норман, до сих пор этого не знал. Или, может, следовало остановить свой выбор на ком-нибудь еще из родственников, пусть даже кузенов или представителей еще более отдаленного родства… Ничего. У него еще достаточно времени и сил, чтобы продолжить, когда-то им начатое.
Он постарался отогнать эти мысли, волнами накатывавшиеся на него, взял ручку и поставил под одним из писем свою фамилию, потом еще под одним, и еще… Минут через двадцать он уже сидел, по уши увязнув в обычной рабочей рутине. Разделавшись с приходящими, он приступил к тому, что посерьезнее. Прежде всего, следовало заняться телеграммой, посланной Франсиско из Кордовы.
На оригинал он не обращал внимания, какая-то добрая душа сняла копию – Чарли, он узнал руку своего старшего сына. Даже их Филиппу Чарльз не решился доверить такую информацию. Это было добрым признаком. Существовали сведения, предназначавшиеся исключительно для родственников. Джемми, разумеется, об этом знал и Генри тоже. Чарльз старался изо всех сил, чтобы содержание этой телеграммы никому больше не было известно. А телеграфист, передававший ее? А тот, который ее принимал? А доставщик? Да вариантов утечки информации можно было насчитать до десятка. Боже мой! Как можно было быть таким тупицей, как Франсиско?
Для особо важных сообщений, которыми иногда обменивались Кордова и Лондон существовал специальный шифр. Он был изобретен Робертом-Ренегатом и Лиамом, его родным братом. Это было еще в те благословенные времена, когда оба дома управлялись англичанами. Нельзя сказать, что к помощи этого шифра приходилось прибегать очень часто. Если речь заходила о каких-то вопросах, имевших принципиальное значение, то предпочтительнее были личные встречи. Этот вариант был вполне приемлемым, ибо теперь морское сообщение между Англией и Испанией стало более стабильным и надежным, чем в те далекие времена. Но, если возникали обстоятельства, когда шифр был все же необходим, пользовались им. Может Франсиско просто не знал о его существовании? Если принять во внимание его стремительный взлет на этот пост, то удивляться было нечему.
Впрочем, сокрушаться по поводу возможных каналов утечки информации было слишком поздно. Или же наоборот, слишком рано. Главное сейчас – отыскать причины этих кордовских неприятностей и определить размеры нанесенного ими ущерба. Кому-то придется взять это на себя. Но кому? Не мог же он сам оставить все дела и уехать в Кордову. Здесь в Лондоне дел невпроворот. Джемми, естественно, отпадал. Генри был слишком эмоционален и нерешителен, когда требовалось занять жесткую позицию. Еще два месяца назад он бы, не раздумывая долго, послал бы Тимоти. Но теперь…
Это должен быть Чарльз! Решение пришло к нему внезапно. И, хвала Богу, ему можно было это поручить. Утром первым делом он встретится с ним, а уже вечером Чарльз сможет, если ему повезет, сесть на поезд, идущий на континент.
Его внимание привлекло еще одно послание. Это было уже знакомое письмо – кремовый конверт, на котором не было обратного адреса, лишь его имя и пометка «Лично и конфиденциально». Норман помнил, как Джонсон отдал ему этот конверт. Оно было доставлено не по почте, а с посыльным уже ближе к концу дня. Теперь оно лежало у него на столе до сих пор нераспечатанным. Норман сразу же принялся разрезать этот конверт, но внезапно передумал. С чего бы это? Бог ведает. Скорее всего, так было подсказано инстинктом. У него возникло чувство, что это может подождать, что этим не следовало заниматься до тех пор, пока не будут прояснены остальные проблемы, ожидавшие, что ими займутся в первую очередь. Ну, а теперь для этого наступил как раз подходящий момент.
Вскрыв конверт, он извлек оттуда единственный листок бумаги. Почерк был ему незнаком:
«Полагаю, что в наших с вами интересах встретиться в течение ближайших сорока восьми часов. Я буду на вечерней молитве в церкви Сент Магнус в пятницу в пять часов. Возможно, и вы ощутите потребность в молитве».
Письмо было подписано: Джонатан Хаммерсмит.
Норман знал Хаммерсмита, хотя и не очень хорошо – он был главным компаньоном у Кауттса. Иногда у них возникали кое-какие общие дела. Это было распространенным явлением, время от времени один банк приглашал другой на тур вальса. Случалось, что та или иная акция оказывалась не под силу одному банку и тогда в эту упряжь впрягались несколько: потери и прибыли делились между всеми участниками. Но в последний раз Мендоза и Кауттс сотрудничали лет шесть назад. Что в таком случае этому Хаммерсмиту нужно было сейчас? И к чему выбирать такое экстравагантное место встречи? Ладно, завтра это выяснится. Разумеется, он пойдет к вечерней службе. Это будет его вторым посещением церкви, в последний раз он там был на свадьбе у Тимоти. Да, Тим…
Норман вздохнул, потом выдвинул ящик стола и положил туда бумаги, с которыми он работал, затем закрыл ящик на ключ, висевший у него на цепочке от часов, и заодно посмотрел на часы.
Десять сорок пять. На улице его должен был ожидать экипаж. Ночной сторож выпустил его из здания. Выйдя на улицу, Норман увидел стоявшего у кареты кучера. Норман без слов кивнул ему в знак приветствия, ему не хотелось ни с кем разговаривать.
