Жаклин Монсиньи - Флорис-любовь моя
— Адриан, первенец мой, слушай меня внимательно, ибо с тобой последним я говорю в этом мире.
— Нет, мама, — попытался было возразить Адриан, — мы вылечим вас.
— Сын мой, у меня и прежде были приступы, о которых я никому не говорила. Вот уже несколько лет я чувствую, как жизнь покидает меня, но я хотела жить, чтобы вы стали мужчинами на моих глазах. Теперь это время настало, и вы скоро выпорхнете из гнезда.
— Мама, я слушаю вас.
— Перед смертью я должна открыть тебе, Адриан, ужасные тайны. Ты граф де Вильнев-Карамей, и тебе нужно это знать. Уверена, что ты всегда будешь защищать брата и сестру, а потому слушай. Я совершила грех по отношению к твоему отцу, Амедею де Вильнев-Карамею…
И Максимильена рассказала обо всем своему старшему сыну. Как полюбила царя. Как сочла, что Амедей погиб на улице Кенкампуа. Как Флорис родился во время штурма Баку. Как пришлось после смерти Пьера спасаться бегством от ненависти императрицы. Как встретилась в Марселе с Амедеем и как они вдвоем условились укрыться от людских пересудов при помощи ложного завещания, дабы Флорис и Батистина превратились в законнорожденных. Максимильена не утаила ничего. Адриан сидел мертвенно-бледный.
— Сын мой, велика моя вина. Ты осуждаешь меня?
— Нет, мама, я по-прежнему вас люблю. Значит, Флорис мне сводный брат, а Батистина — сводная сестра. Друг с другом они ничего общего не имеют, а отец мой, быть может, еще жив. Отец, отец, — задумчиво повторил юноша. — Нет, успокойтесь, мама, даже в России, когда я был совсем маленьким, мне уже чудилось нечто подобное. Я ощущал, что нас окружает какая-то тайна. Для меня не имеет значения, что Флорис сын царя, а Батистина — племянница бандита. Я люблю их от этого ничуть не меньше.
Максимильену почти покинули силы, но во взоре ее угадывалась решимость идти до конца.
— Знаю, сын мой, что ты всегда будешь защищать Флориса. Но я очень за него тревожусь, ибо он слишком многое взял от Пьера — такая же сила духа, но и необузданность тоже. Обещай мне, что никогда не оставишь его!
Адриан склонил голову в знак согласия.
— Подожди, я еще не кончила, — Максимильена задыхалась и говорила с трудом. — Пьер спрятал в парке Дубино сокровище. Золото это принадлежит Флорису, но тебе придется решить, когда лучше всего будет открыть ему это.
— Матушка, отчего вы не хотите сказать об этом самому Флорису?
— Нет, Адриан, он слишком юн, слишком вспыльчив, слишком легковерен. Ты один должен знать эту тайну.
И Максимильена объяснила Адриану, как проникнуть в подземелье Дубино при помощи статуи Дианы. Только после этого графиня откинулась на подушки, сжигаемая нестерпимой болью. Адриан, приподняв, дал ей понюхать флакончик Ли Кана, и она вновь пришла в себя, но жить ей оставалось лишь мгновение. Сжав руку сына, она пробормотала:
— Возьми в шкатулке… письмо… я уже давно его написала… отвезешь его вместе с Флорисом… ты понял, Адриан?
Юноша с изумлением смотрел на конверт.
— Матушка, это невозможно, мы и подойти к нему не сможем.
— Нет, сможете… он должен вспомнить… да, быть может… о! Адриан, сын мой, обними меня крепче.
Адриан прижал мать к груди. Максимильена пристально глядела вдаль и уже не видела своего сына. Она улыбалась, лицо ее светилось счастьем. Адриан понял, что она принадлежит теперь миру иному.
— Какая прекрасная музыка… Посмотри, как улыбаются мне эти люди, Адриан, как тянут ко мне руки.
Адриан заплакал, сознавая, что это конец. На мгновение он заколебался, не позвать ли Флориса, но, испугавшись, что мать проговорится в бреду, решил остаться с ней наедине. Он целовал ее бледный лоб, пытаясь вдохнуть жизнь в умирающее тело. Внезапно Максимильена, вскрикнув от радости, приподнялась и раскрыла объятия.
— Это ты, Пьер, наконец-то! Ты пришел за мной, я ждала тебя так долго…
И Максимильена поникла в дрожащих руках Адриана. Он бережно уложил ее, пригладил длинные волосы и навеки закрыл фиалковые глаза.
Адриану стало немного легче от того, что он увидел мать счастливой. Казалось, будто ее великая любовь и в самом деле пришла за ней, чтобы унести в рай. Адриан встал и направился было к двери, но тут же вернулся за письмом, лежавшим в изголовье Максимильены. Он еще раз внимательно изучил конверт, затем положил его в карман камзола и только после этого вышел из спальни. В соседней комнате все застыли в тревожном ожидании и сразу прочли печальную весть в потухшем взоре Адриана. Кюре, уже причастивший Максимильену, поднялся и стал читать погребальные молитвы. Флорис упал на грудь брату.
Два дня спустя трое сирот проводили свою мать в последний путь. Вдоль дороги стояли окрестные крестьяне. Эти славные люди горько плакали, ибо у Максимильены всегда находилось для них доброе слово. Все обожали ее за участливость и мягкосердечие. Если в каком-нибудь доме случалась беда, она поддерживала и ободряла несчастных, делая это по велению души, а не с целью снискать похвалу. Флорис и Адриан держали Батистину за руки; всех троих настолько потрясло горе, что они ничего не замечали вокруг. Во время мессы Флорису вдруг показалось, будто он видит в церкви себя самого — только маленького. Эти песнопения напомнили ему что-то — он взглянул на Адриана, и они поняли друг друга без слов. Много лет назад они слышали другую мессу в Петропавловской крепости — отпевание совершалось на другом языке, но и тогда хоронили дорогого им человека. Флорис опустился на колени. Совсем юным пришлось ему познать тяжесть безмерной утраты. Кортеж двинулся к кладбищу. Флорис с Адрианом не обратили никакого внимания на берлину в упряжке из четырех измученных и запыленных лошадей. Экипаж, обогнув церковь, остановился на площади. Из кареты вышел высокий человек в черном. Лицо его скрывали поля широкой шляпы, но с первого взгляда угадывался человек, привыкший повелевать. Некоторые крестьяне с удивлением обернулись на незнакомца, присоединившегося к кортежу. Двери склепа графов де Вильнев-Карамей уже открыли. Кюре в последний раз осенил крестом гроб Максимильены, и четверо мужчин спустили его на веревках в разверстую могилу.
— Ах, дети мои, бедные мои дети! Как рано покинула нас дорогая Максимильена!
Флорис с изумлением смотрел на маркизу де Майи-Брель, которая подошла к нему в окружении всего своего семейства.
— Господь на небесах, какой ужас! Ведь всего две недели назад мы гуляли с ней по парку!
Славный Майи вытирал покрасневшие глаза. Флорис не почувствовал, как Полина взяла его за руки — все казалось ему далеким и каким-то нереальным. Затем к сиротам стали подходить крестьяне.
— Уж такая жалость, такая жалость, ушла от нас наша графиня!
Постепенно кладбище опустело, и дети остались одни. Они стояли на коленях у могилы матери, не в силах подняться. Человек в черном внимательно наблюдал за ними, укрывшись за колонной часовни.
