Патриция Кемден - Обещай мне чудо
Брат мельника, магистр Юнтер, снова закачал головой в ответ на вспышку вышедшего из себя пекаря, требовавшего «прекратить все это баловство и глупости и повесить богохульствующего негодяя и убийцу! Он ведь уже признался во всем, не так ли?»
– Это мы и пытаемся установить, господин пекарь, – довольно ворчливо сказал магистр.
Пекарь с раздражением фыркнул и, скрестив руки на груди, сердито сказал:
– А я-то думал, что это его признание вы писали все утро.
Магистр Юнтер снова поверх очков посмотрел на пекаря, Катарину стала раздражать эта привычка уважаемого магистра. Прищурившись, она следила за тем, как брат мельника читает лекцию по юриспруденции, не в состоянии сдержать свое самодовольство.
Этот человек, несомненно, знал кое-какие основы юриспруденции, но и она сама кое-чему научилась, пока жила у отца в Таузендбурге, и в глубине души у нее возникло подозрение, что звание «магистра» такая же фальшивка, как и титул маркграфа Карабаса. Чувство вины кольнуло ее, и она попыталась отодвинуться от сидевшего так близко Александра.
Но его рука, лежавшая на ее ладони, казалось, застыла, и она не двинулась с места.
Пекарь театрально вздохнул.
– Я знаю, магистр Юнтер, что человек должен сначала признаться, прежде чем ему вынесут приговор! Но я хочу знать, почему он не делает этого сейчас. Он быстро признался, запертый в комнате над кузницей Клауса.
Сын Клауса фыркнул.
– Наверное, почувствовал, как его там покусывает адский огонь. Он-то и заставил его поторопиться туда, куда ему и дорога – прямо в ад за то, что напал на нашу госпожу!
– Довольно, – загремел голос Клауса, хотя не слишком уверенно. Было ясно, что большинство присутствующих поняли смысл фразы, произнесенной молодым человеком.
Эбер, красильщик, стоял, охваченный внезапно наступившей тишиной, и пальцы его правой руки двигались, словно подбрасывая небольшой диск – пуговицу или монету. Этот жест показался ей знакомым, но она не могла точно вспомнить – откуда.
Тепло, которое она ощущала от огня камина и близости Александра, исчезло. Она встала и сбросила руку Александра, пытавшегося ее удержать. Остальные тотчас же вскочили.
– Господин кузнец, – обратилась она, – можно мне еще раз осмотреть содержимое кошелька, который висел у него на поясе?
Она взглянула на него мельком ранее, но, может быть, что-то упустила.
– Конечно, миледи! – ответил Клаус и, перевернув кошелек с кожаным шнурком, высыпал его содержимое на стол.
Там было не так уж и много вещей: небольшой пучок травы, перевязанный шнуром из сплетенных волос, – какой-то амулет, обладание которым довело бы его до беды, если бы он уже и так не впутался, камень с острыми краями, возможно использовавшийся как нож, и монета. Золотая монета.
Она взяла ее и внимательно осмотрела, проводя подушечкой большого пальца по отчеканенному образу ангела. Затем, словно в трансе, она принялась подкидывать ее, повторяя движения узника. Потрясенная всплывшими из глубины ее мозга воспоминаниями, она бросила монету на шероховатую поверхность грубо отесанного стола. Описав круг, монета завращалась и, наконец, замерла.
– Эбер, красильщик, – воскликнула она, изумив всех присутствующих, включая и подсудимого. – Как к тебе попала английская монета?
Он, прищурившись, настороженно посмотрел на нее, затем его взгляд нарочито лениво скользнул по закопченному потолку.
– Английская? Я и не заметил. – Оторвав взгляд от потолка, он вызывающе посмотрел на нее и добавил: – А в чем дело? Для золота нет границ.
Судья и все сидевшие вокруг стола, исполняющие обязанности присяжных, одновременно повернулись и посмотрели на нее. Катарина почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица, а она, словно зачарованная, продолжала следить за пальцами подсудимого, двигавшимися так, словно продолжали вертеть монету.
Теплые ладони бережно сжали ее плечи.
– В чем дело? – прошептал ей на ухо Александр. Она коснулась кончиками пальцев его руки и покачала головой, давая ему понять, что здесь не место для обсуждения. Обращаясь к присутствующим, он сказал:
– У нас с женой было долгое путешествие, и мы должны уехать, прежде чем снегом заметет дорогу. Этот негодяй может подождать суда еще день.
Магистр Юнтер, кивнув, снял очки и положил их в карман куртки.
– Полностью согласен, милорд. Совершенно ясно, что злодей намерен сопротивляться. Я предлагаю послать за палачом… он в любом случае понадобится, а они умеют вырывать правду у таких, как этот.
Он принялся собирать свои бумаги и чернильницу, даже не обратив внимания на то, что Клаус не успел еще выразить своего отношения.
– Пытка? – воскликнул мельник. – Юнтер! Подумай о расходах. Только повесить его будет стоить четыре флорина. А что, если он станет упорствовать? Это нам будет стоить по флорину в день, если палач станет допрашивать его.
– Успокойся, – сказал Клаус мельнику.
Он подобрал амулет из трав и камень, бросил их обратно в кошелек и передал своему сыну на хранение. Грубыми пальцами он взял золотую монету и провел по отчеканенному изображению ангела.
– Милорд, он, несомненно, украл это у какого-нибудь бедняги, – заметил он, обращаясь к Александру, и протянул ему монету. – Если бы отец Игнатий был здесь, он взял бы ее на хранение, но, так как он еще не вернулся с совета у епископа, мы просим вас сохранить ее.
Александр взял монету и положил в карман куртки. Мельник со злостью посмотрел на пленника.
– Надеюсь, ты скоро осознаешь свою глупость! Этим деньгам можно найти лучшее применение, чем тратить их на твои злосчастные кости, только переломав которые и можно заставить тебя вспомнить правду!
Жилистый неопрятный человечек усмехнулся.
– Я продержусь до весны только для того, чтобы досадить, – он поднял взгляд на Катарину, – тебе.
Александр повел ее к двери.
– Уже поздно, нам пора ехать, – сказал он. «Время истекло, – подумала она, натягивая дрожащими руками перчатки. – Уже слишком поздно».
Александр глубоко вдохнул колючий холодный воздух, и его горло и легкие обожгло морозом. Закутанная в плащ фигура Катарины двигалась прямо перед ним по дороге среди покрытых снегом деревьев. Она наклонилась вперед, направляя коня к дому и явно испытывая нетерпение от того, что ей приходится сдерживать его бег из-за толстого слоя снега, скрывающего землю, – ее умение управлять лошадью не вызывало сомнений. Ее единственное желание добраться поскорее домой омрачала невыразимая печаль, окутавшая, словно саваном, ее лицо.
Александр не отводил от нее глаз, а мир вокруг, казалось, превратился в сказку. Слой белого снега лежал на ветвях, которые казались серебристыми в легкой пелене бури и водовороте падающих снежинок. Это был мир, далекий от настоятельных потребностей войны… и мира.
