Лариса Шкатула - Последняя аристократка
— Правда? — просияла она.
— Правда. И мы поженимся и уедем в отпуск…
— Ненадолго? — в глазах её светилось ожидание.
— Как бы ненадолго. А сами сюда больше не вернемся. Я подумаю, куда нам с тобой лучше уехать.
— А как же мама? — её голос предательски дрогнул.
— А маме ты напишешь письмо, которое ей передаст верный человек. Я думаю, она будет рада, что тебе удалось вырваться из этого ада…
— Хорошо, не будем больше об этом говорить. В самом деле, как странно устроен человек. Ему дашь немного…
— Палец!
— А ему хочется больше…
— Откусить руку!
— Алька! — будто удивленно сказала она. — Ты меня опять раздеваешь. Может, мне вообще не одеваться?
— Хорошо бы, — согласился он, увлекая её за собой на ковер.
Когда они некоторое время спустя лежали обнявшись, Виолетта спросила:
— Ты хотел ещё что-то сказать, или мне показалось?
— Ах, да, я и забыл. Знаешь, что учудила сегодня наша общая знакомая? Пыталась соблазнить бедного врача, а когда не вышло, стала грозить ему страшными карами.
— Смех смехом, — заметила Виолетта, — но положение у него не из лучших. Что бы он сейчас ни сделал, все окончится плохо. Не послушает Юлию, она науськает на него своего Ковалева. Сделает, как она захочет, все равно гнева майорского не избежит. Папа говорил, как ни кинь, везде клин. Это в аккурат про Поплавского. Как хочешь, а мне его жалко!
А именно в это время Юлия сидела на коленях у Аполлона и жаловалась ему на Яна:
— Кто тебе сказал, что он — такой уж известный врач? Обычный коновал, как они все! Чуть что — укол!
— Что ни говори, рыбка моя, а он за три дня тебя на ноги поставил. Я, грешным делом, побаивался, что ты им увлечешься. Мужчина-то красавец, от таких женщины обычно без ума…
— Я увлекусь? — вполне натурально изумилась Юлия. — Этим ничтожным клистиркой?
— Все-таки согласись, — поддразнил её Аполлон. — в Поплавском что-то этакое есть. Для женщин — роковое. Происхождение у него — из крестьян, но по лицу этого не скажешь. Лицо у него явно благородное. Я бы сказал, породистое… Но если он тебе так не по нраву, ты только пожелай, и он исчезнет с лица земли!
Этого Юлии не хотелось. Пока. Она все ещё не могла поверить в то, что какой-то безродный её отверг! Кроме того, он был единственный, кто мог вытащить её отсюда. Если бы захотел. В сказки, что есть на свете мужчины, верные одной женщине, Юлия не верила. Она считала, что даже влюбленный в неё без памяти Ковалев при случае не станет теряться и спокойно полезет в постель к какой-нибудь смазливой девчонке…
Скорее всего, она что-то делает не так. Нужно не спешить и подумать, как ей перетянуть упрямца Поплавского на свою сторону. Быстренько это все прикинув, она сказала Аполлону:
— Правду сказать, я на него сегодня разозлилась. Говорю, обойдемся без укола, а он и слушать не стал!
— Понятно, — рассмеялся Аполлон, — жалкий придворный осмелился противоречить королеве!
— Ты с ним поговори, — капризно протянула она, — пусть выбросит свой дурацкий шприц! И вообще ко мне с ним даже не подходит! Есть же какие-то таблетки…
— Я прикажу, — сказал он ей в шею, ведя по ней губами, а руку запуская под халат. — Скажу, что если кто и может тебе делать уколы, так это только я! Ведь моих уколов ты не боишься, не правда ли?
— Охальник! — хрипло засмеялась Юлия, откидываясь на кровать.
Она изо всех сил изображала пылкую страсть, охала и стонала, а сама между тем хладнокровно размышляла, какими ещё уловками можно воспользоваться, чтобы заставить Яна исполнять её волю? Самая безотказная была, пожалуй, одна…
Ян и не подозревал, что Юлия собирается так плотно на него насесть. А если бы и подозревал, то не слишком бы озаботился.
С точки зрения рядового обывателя, Поплавский был человеком непрактичным и несколько наивным. Он был весь в науке и своей семье. Ему некогда было даже пугаться власти НКВД — орудия партии большевиков, которым они беззастенчиво пользовались.
То есть благодаря своим высокопоставленным клиентам он был в курсе всего, что происходит в стране, но относился к этому несколько отстраненно, словно уж с ним-то такое никогда не произойдет.
Но вот произошло, и он не испугался. Это, видимо, была та самая смелость незнания, о которой ему рассказывал когда-то Федор Головин.
После разговора с Ольгой-Наташей он понял лишь, что в опасности его семья, а сам до сего времени как бы наблюдал со стороны злоключения бедного врача Яна Поплавского…
Спал он на жестких нарах при свете, который никогда не выключался. И признавал, что в случившемся сам виноват: кто его тянул за язык, когда он надумал всенародно порочить государственного фаворита?
В бараке, куда заключенных перевели из карантина, теперь все знали, что у Поплавского есть благодетель, и благодетель могущественный.
Но сегодня ему впервые об этом сказали. Причем, не политические, а какая-то шестерка из урок. Сопливый пацан подошел к нему, странно вихляясь, и с ухмылкой проговорил:
— Базарят, ты зацепил самого кума. Пахан хочет с тобой это перетереть.
— Передай своему отцу, что сегодня я ни с кем не хочу разговаривать.
Юный уголовник от неожиданности даже потерял дар речи: на его памяти ни один из политических не отказывался говорить с тем, кто негласно правил на зоне. Ибо уголовные были объединены, а за спинами политических никто никогда не стоял. Их не защищали даже вертухаи, когда на глазах сих стражей урки издевались над очередным отверженным.
Кажется, любимчик самого Ковалева совсем оборзел и пахана почему-то назвал его отцом. Не иначе, как в насмешку.
А Поплавский ещё слишком мало времени провел в лагере, чтобы разобраться в том, кто такой пахан.
Авторитет по кличке Туз, которому молодой уголовник передал отказ Поплавского, хотел было посадить строптивца на ножи, но приближенные ему отсоветовали. Уголовники, по сравнению с другими заключенными, в зоне жили неплохо, и ни к чему было объявлять войну самому куму!
Но и прощать такое нельзя, потому Яну решили устроить темную и как следует объяснить, кто здесь хозяин.
Ближе к ночи, когда барак, в основном, спал, три самых сильных и ловких уголовника, а за ними сам пахан, желающий посмотреть, как пройдет "учеба" непокорного, отправились в тот угол барака, где были нары Поплавского.
Политические в большинстве своем панически боялись Туза, потому если кто в эту пору и не спал, то притворялся спящим.
Поплавский хоть и был незнаком с местной иерархией воров в законе, но издалека раза два наблюдал, как уголовники издевались над другими заключенными. И принял кое-какие меры. Он не мог, конечно, установить вокруг своего ложа охранный щит, но некоторую границу мысленно очертил. Если её пересекала некая злая сила, в голове Яна как бы срабатывал будильник и он просыпался.
