Эжени Прайс - Свет молодого месяца
— Как ты думаешь, папа Джон, сколько тебе лет?
— Старею, масса Хорейс, — усмехнулся Джон. — Вроде я старше, чем Ларней, а ей столько лет, сколько реке Блэк-Бэнкс.
Ни тогда, ни впоследствии Джону не пришлось узнать, что Хорейс спросил его о возрасте потому, что он был глубоко убежден, что Джона и Ларней следует освободить, пока они были в состоянии воспользоваться свободой. Но они не ему принадлежали и он не мог дать им свободу. Мэри любила Ларней и Джона не меньше, чем он, но она сочла бы бессмысленным вносить изменения в порядок вещей. Эта преданная пара будет предметом заботы до конца жизни. А освободить их было бы, с ее точки зрения, полной бессмыслицей, Джули принадлежал ему, и категорически отказался, когда Хорейс предложил освободить его вскоре после смерти Джеймса Гульда. Однако, внутренний протест стал до того невыносим Хорейсу, что он счел необходимым сделать еще попытку. Удобный случай наступил тогда, когда он и Джули поехали вдвоем в лес позади Блэк-Бэнкса, чтобы похоронить Долли. Адам помог им справиться с упряжкой лошадей, тащившей тело любимой лошади до места, выбранного Хорейсом для ее вечного упокоения, потом Адам покинул двух друзей. Они молча выкопали большую яму, и на веревках опустили в землю когда-то быструю лошадь. Когда холмик был готов, они положили лопаты и сели спиной к могиле. Наконец Джули спросил:
— Хотите, чтобы я ушел, масса Хорейс?
— Нет, Джули, посидим еще с Долли и поговорим.
— Да сэр.
Они сели на дубовые листья, устилавшие землю, и Хорейс прислонил голову к большому дереву.
— Она была нашим лучшим другом, правда, Джули?
— Она правда была хороша, сэр.
— Как мне хотелось бы, чтобы не пришлось ездить на других лошадях.
— Да, сэр. Хотелось бы, чтобы мне не пришлось ухаживать за другой лошадью. Долли долго жила — тридцать два года!
У них обоих были слезы на глазах, и они не пытались скрыть их.
— Джули!
— Да, сэр?
— Есть одно единственное, чем ты бы мог мне сегодня помочь.
— Масса Хорейс, вы знаете, сделаю все, что скажете.
— Не могу я, чтобы у нас с тобой продолжалось так дальше. С другими еще ничего, но владеть тобой — от этого у меня все внутри переворачивается.
Джули взглянул на него и уставился в землю.
— Я это в такой же мере делаю для себя, как для тебя, Джули, мне необходимо освободить тебя. Может быть, это я больше для себя делаю, чем для тебя. Не отказывай мне больше.
— Мне — мне пришлось бы уехать, масса Хорейс?
Хорейс удивленно посмотрел на него.
— Ты из-за этого отказал мне в прошлый раз? Нет! Я бы надеялся и просил бы тебя остаться со мной. Сейчас ты мне нужен как никогда. Я не могу много платить тебе, но я бы платил что-то. Если ты будешь свободен и все-таки решишь остаться, неужели ты не понимаешь, как это было бы важно для нас обоих? Ты будешь находиться здесь только потому, что ты именно здесь хочешь жить.
— Можно… можно никому об этом не говорить, сэр? И моим маме и папе тоже? Никому? Может это быть нашим секретом?
Хорейс подумал немного.
— Конечно, если ты так хочешь. Ну, как?
— Если вам так уж этого хочется, сэр, — да, я бы хотел таким образом. — Они пожали руки друг другу, продолжая сидеть на земле.
— Я даю тебе честное слово, что никто на Сент-Саймонсе не будет об этом знать, кроме нас двоих.
Когда Хорейс встал, Джули тоже вскочил и смахнул листья с куртки и брюк Хорейса.
— Спасибо, сэр, за это обещание.
Оба они посмотрели назад, на длинный холмик свежевырытой земли.
— Теперь немного легче уйти от старой Долли, — сказал Хорейс. — Ты всегда так о ней заботился, — Джули.
— Хотел бы я и дальше заботиться о ней, сэр.
— Я тоже. — Он положил обе руки на крепкие плечи друга и посмотрел ему в лицо. — Спасибо тебе за все эти годы, Джули. А может быть, я благодарю тебя даже больше за годы, которые у нас впереди.
Глава XL
Адам и Мина решили жениться согласно обычаям их африканских предков. Улыбаясь и держась за руки, в то время как другие негры Гульдов, стоя вокруг, пели и хлопали в ладоши, они вместе перепрыгнули через метлу, положенную на землю во дворе Блэк-Бэнкса, и так стали мужем и женой. После их свадьбы, каждую пятницу Хорейс ехал с Адамом до Убежища Кингов, потом возвращался один. Они пропустили только один раз, в 1854 году, когда Дебора родила пятого ребенка, Мэри Фрэнсис. Каждый понедельник утром, на заре, Хорейс ехал в Убежище, чтобы привезти Адама на работу в Блэк-Бэнкс в течение недели. Он знал, что Мэри никогда не поймет, почему он решил пускаться в десятимильное путешествие. Адаму можно было доверить лошадь и он хорошо ездил верхом. Для Хорейса это была потеря времени. И все-таки он ездил. Он шутил с Мэри и Адамом насчет того, что он обслуживает своего слугу, но в душе знал, что совершает поездку ради себя.
— Я думаю, у меня так же тяжело на сердце, как у тебя в понедельник, когда я приезжаю за тобой, Адам.
Адам посмотрел на него уголком глаза, управляя коляской, быстро катившейся из Убежища по дубовой аллее Анны-Матильды Кинг.
— Благодарю вас, сэр, — сказал он хрипло.
— Не благодари меня, совершенно не годится, чтобы муж и жена целую неделю были разлучены.
Адам ничего не ответил.
— Я пытался купить Мину на прошлой неделе, когда мистер Кинг вернулся из Сан-Франциско. Они не могут без нее обойтись.
— Нет, сэр. Им было бы не так хорошо без нее.
— Но как же тебе?
— Вы так добры ко мне, масса Хорейс, я ничего живу. Могло быть, что вовсе не видел бы Мину, а благодаря вам, вижу.
Они ехали несколько минут молча, потом Хорейс сказал:
Мне иногда хочется, чтобы ты мне сказал, что ты на самом деле думаешь, когда ты один в своей хижине и скучаешь по Мине. Почему твой народ не может откровенно сказать о важных вещах, Адам? Это потому, что у меня кожа белая, а у тебя черная?
Адам промолчал.
— Я знаю, не в этом дело. Мне следовало молчать.
— Да, сэр.
— Адам, было бы легче, если бы я отпустил тебя на свободу?
Негр сразу напрягся.
— Свобода! — вздохнул он, — свобода!
Хорейс ждал что еще скажет Адам. Наконец тот произнес:
— Мне нет пользы от свободы, сэр. Мина не свободна.
— Но Кинги были бы рады, если бы ты работал у них. Возможно, что тебе пришлось бы работать без оплаты, но если бы я освободил тебя, ты мог бы предложить свои услуги там. Они славные люди. Они бы кормили и одевали тебя.
В течение долгого времени единственными звуками было дребезжание и скрип колес и повторявшийся свист дрозда. Потом Адам заплакал, так сильно сжимая вожжи своими тонкими мозолистыми пальцами, что ногти на них побелели.
