Пенелопа Томас - Тайна
Я сказала миссис Пендавс, что скоро приду, и поспешила в холл для прислуги. Там было тихо. Хорошо, что все так кончилось, могло быть хуже. Мысленно благодаря Бога, я подошла к окну, чтобы задернуть занавес. Как раз на уровне окна я заметила небольшой просвет в тумане. Вгляделась. Свет от лампы падал на стекло и освещал туман слабой полосой. Что-то серое мелькнуло в темной мгле.
Я наблюдала, не в силах пошевелиться. Это что-то начала приобретать очертания. Появилась голова и плечи, и я поняла — кто бы там ни стоял, он находится совсем близко от окна.
Вдруг я увидела лицо мужчины, прижатое к стеклу с наружной стороны окна, лицо, напоминавшее скорее зверя. Спутанные черные волосы закрывали лоб, он смотрел прямо на меня, пожирая глазами.
У меня перехватило дыхание, я закрыла рот рукой, чтобы не закричать. Что это или кто это? В этом нечеловеческом лице было что-то знакомое. Я узнала этот взгляд изголодавшегося хищника. Только недавно в его глазах я видела…
Я задрожала.
«Лорд Вульфберн!» — вырвалось у меня.
В глазах мелькнуло что-то, я поняла, что он меня слышал.
И узнал свое имя.
Тут же видение исчезло.
Туман заволок то место, где минуту назад стояло чудовище, замел его след. Только все еще державший меня в тисках страх свидетельствовал, что видение было реальностью. В целом все длилось считанные мгновения, хотя казалось, что прошло много времени.
Я отошла от окна и упала в стоявшее рядом кресло, ноги подкашивались от страха. Кого я видела? Тристана? Нет, это было просто немыслимо. Не мог человек претерпевать такие чудовищные превращения.
Мысль о превращениях напомнила о другом. Не это ли имела в виду Кларисса, когда говорила, что некоторые места могут сильно менять людей? Меня охватила дрожь. Что еще она могла иметь в виду? Внезапно ее страхи обрели смысл. Она видела это же самое лицо и узнала черты отца так же, как узнала я их позднее. Именно это существо она пыталась изобразить на рисунке. Мне казалось, что она рисовала женщину, но это был мужчина. Она говорила и думала не о матери, а об отце. Когда лаяли собаки, она боялась за него, боялась, что они могут причинить ему вред.
А я?
Что я сказала ему вечером? Что я сама хочу решать собственную судьбу, что меня не волнует, кто он есть на самом деле. А теперь, когда я узнала правду, я немею от ужаса и не могу держаться на ногах. Видя мое отвращение и страх, он убежал.
Я вскочила с кресла. Ноги дрожали, руки стали влажными от страха, но я убеждала себя, что он меня любит и не сделает ничего дурного. Даже Кларисса пришла к тому же убеждению. Я знала, что она права.
«Я должна выйти и найти его», — сказала я себе.
Сначала нужно было решить, как открыть дверь. У миссис Пендавс были ключи, она не сможет мне отказать. Я пробралась к ее двери и постучала.
Она тут же открыла. Кларисса, укутанная, сидела в кресле у камина. Она засыпала. Сверху она была укрыта еще одним одеялом, на ногах теплые тапочки. Мне стало легче от сознания, что она под надежным присмотром и в данный момент во мне не нуждается.
— Я пришла только попросить Вас еще немного побыть с Клариссой, и мне нужны ключи от кухонной двери.
— Зачем они Вам?
— Пожалуйста, не спрашивайте, — попросила я. — Мне нужно сделать одну вещь.
— Там есть ключ, его не забирают на ночь, — она нахмурилась. — На дворе холодно, Вы простудитесь — Вы почти раздеты.
— За меня не бойтесь. Но лорд Вульфберн забрал ключи. Дайте мне Ваши, пожалуйста.
— Зачем он это сделал? Раньше он их не забирал. Ее удивление и любопытство все возрастали, а мне нельзя было терять драгоценные минуты, если я хотела застать Тристана возле дома.
Миссис Пендавс заметила, как я нервничаю. Она укоризненно покачала головой, но не собиралась мне мешать. Удалившись на минуту, она вернулась к ключом и теплой шерстяной шалью.
— Накиньте эту шаль, Вам будет теплее.
Я послушалась, поблагодарила добрую женщину и взяла ключ. В следующую минуту я уже бежала со всех ног по коридору, зажав лампу в одной руке и ключ в другой.
Старый замок поддался не сразу, но наконец я вырвалась в темную сырую ноябрьскую ночь. Даже под шалью я чувствовала, как холод пронизывает меня до костей, а домашние туфли разбухают от влаги.
Не обращая внимания на озноб, я набрала в легкие воздух и закричала что было силы: «Лорд Вульфберн!»
Мой зов отозвался эхом над головой. Собаки, вопреки ожиданиям, не залаяли. Я приняла это за признак того, что мой запах и звук голоса уже не воспринимался ими как знак угрозы благополучию Холла. Или, как утверждала Кларисса, собаки по натуре были добродушными созданиями и не способными причинить вред никому, кроме самого лорда Вульфберна. И то лишь в тех случаях, когда он менялся до неузнаваемости, так, что даже его верные псы не могли признать в нем своего хозяина.
Развалин не было видно за густым туманом, который кружил и извивался перед моим взором. Это был один из самых худших туманов — он стелился по земле как живое существо, бдительно укрывавшее ее от постороннего вторжения и тех ее обитателей, которые не выносили дневного света. Его причудливые очертания как бы предостерегали тех, кто осмелится ступить на его территорию.
Туман разделял меня и Тристана, который, видимо, удалился в развалины, где у него было тайное логово. Нужно было решиться и идти в западном направлении, я уверяла себя, что не могу заблудиться, там находился замок, там я найду Тристана. Если же собьюсь с нужного направления, то приду к изгороди сада.
Я стала осторожно продвигаться в избранном направлении. Отойдя на значительное расстояние от дома, снова громко позвала: «Лорд Вульфберн!» Повторяя его имя снова и снова и каждый раз громче, я, наконец, убедилась, что мой зов должны были услышать все, кто не лежал с заткнутыми ушами, накрыв голову подушкой.
Один раз я чуть не крикнула «Тристан!», но вовремя остановилась, вспомнив, что он не хотел, чтобы я употребляла это имя, когда другие могли слышать. Хотя теперь сохранение тайны теряло всякий смысл. Мы уже достаточно отдалились друг от друга и должны были соблюдать надлежащие английскому светскому обществу манеры. При этой мысли мне захотелось разразиться истерическим хохотом, но пришлось сдержаться.
Мое самообладание грозило прорваться бушующими во мне эмоциями, быстро сменявшими друг друга. Я перестала различать предметы, все слилось в одно темное пятно, меня охватило страшное возбуждение и осознание, что я сама иду в руки своей погибели.
Было странно сознавать, что Тристан поддерживал видимость добропорядочности. Что за существование ему приходилось вести? Он отчаянно старался уберечь свою тайну от посторонних глаз, от соседей, от друзей, даже от своей семьи, не имея возможности опереться ни на кого, кроме Уилкинса.
