П. Паркер - «Великолепный век» Сулеймана и Хюррем-султан
— Ты сложен как верблюд, друг мой, — хмыкнул он.
Давуд ничего не ответил, но и не отвел взгляда от великого визиря. Сулейман понимал: его любимый не доверяет Ибрагиму. Он надеялся, что со временем Давуд научится лучше понимать великого визиря и оценит его преданность и мудрость.
— По-моему, из-за сладкого гашиша, дурманящего твою кровь, ты уже не возбудишься, как и наш великий султан, — продолжал Ибрагим со смешком.
Сулейман посмотрел в глаза Ибрагиму. Давуд ничего не ответил.
Ибрагим расхохотался:
— Позволь мне коснуться твоей плоти, раб, и мы посмотрим, правду ли я говорю!
Он потянулся к паху Давуда, но ичоглан машинально вытянул руку и ударил великого визиря по подбородку тыльной стороной ладони. Ибрагима отбросило назад; он сплюнул кровь из разбитой губы. Увидев, что Ибрагим тянется за кинжалом, Сулейман встал. Великий визирь замахнулся клинком и бросился на ичоглана. Давуд попятился назад, открыв свою наготу. Сулейман всем телом прижался к Ибрагиму; он крепко держал его, не давая великому визирю броситься на ичоглана. Гашиш ударил ему в голову, когда Ибрагим застыл в его объятиях и снова потянулся к мундштуку. Спустя несколько мгновений великий визирь выронил кинжал и закрыл голову руками, погрузившись в наркотический дурман.
Сулейман продолжал ласкать и успокаивать друга, понимая, что тот мучается из-за его холодности. В конце концов, они близки с самого детства… Султан нежно уложил Ибрагима на ковер. Он утешал и ласкал его до тех пор, пока великий визирь не заснул беспокойным сном.
Давуд оставался начеку; он переводил взгляд с султана на второго ичоглана, который с явным ужасом наблюдал за происходящим.
Глава 79
Покачивая на коленях маленького Баязида, Хюррем смеялась над похождениями Ходжи Насреддина и одновременно играла в нарды с Хатидже.
— Что ты читаешь, дорогая?
— «Ходжу Насреддина», — ответила Хюррем.
Хатидже рассмеялась, услышав знакомое имя.
— Ха, мне он тоже доставляет удовольствие. Какую сказку ты сейчас читаешь — о верблюде и серебряных дел мастере?
— Нет, о волшебной лампе и пьяном джинне.
Хатидже улыбнулась, бросила кости и передвинула свои фишки на несколько клеток.
— Кстати, если ты не заметила, я выигрываю, — сообщила Хатидже, глядя, как развеваются кудри маленького Баязида, когда он подпрыгивает на колене Хюррем.
Хюррем вернулась к игре. Она бросила кости и убрала фишку Хатидже с доски.
— Фу, ты играешь, как Ибрагим! Притворяешься, будто игра тебя не интересует, а потом вдруг нападаешь и одерживаешь победу!
Хюррем перестала качать Баязида и задумалась.
— Милая, ты хорошо живешь с Ибрагимом?
Хатидже ответила не сразу:
— Такой радости, как с ним, я раньше не знала… Когда его жезл проникает в меня и наполняет меня теплом, я понимаю, что менее достойная женщина утонула бы…
Хюррем ухмыльнулась:
— О, какая ты испорченная, сестра моя.
Подруги захихикали, и Хатидже снова бросила кости.
— И он верен тебе? — продолжала допытываться Хюррем.
Ее спутница застыла с костью в руке. Затем, искренне посмотрев Хюррем в глаза, она сказала:
— Я знаю, что он часто посещает жилище одного красивого молодого купца в Галате, но мужчины остаются мужчинами, какие бы удовольствия мы, женщины, им ни доставляли.
Хюррем не скрыла изумления:
— Разве он не наслаждается по-прежнему плотью Сулеймана?
— Нет, — прошептала Хатидже.
Хюррем обрадовалась, но Хатидже продолжала:
— Ибрагим как-то обмолвился, что теперь Сулейман предпочитает мужские ласки другого.
Хюррем снова задумалась. Положила рукопись на скамью и крепче прижала Баязида к груди.
— Чьи? — спросила она наконец.
— Не знаю, милая, но, должно быть, новый избранник Сулеймана — человек, наделенный большими достоинствами…
Одалиска задумалась. Султан сейчас воюет на севере. Сурово сдвинув брови, она бросила кости. Подпрыгнув, они упали на мраморный пол.
Глава 80
Дрожа от удовольствия, Давуд накрыл Сулеймана и себя толстой шкурой и ткнулся носом в грудь любимого, которая по-прежнему часто вздымалась и опускалась от только что пережитого возбуждения.
— Сулейман! — прошептал он наконец в темноте шатра.
— Что, Давуд?
— Дождь не прекращается, любимый мой. От него страдают все — и солдаты, и животные. Многие чихают от простуды, или у них гниют ноги от непрекращающейся сырости. Может быть, повернуть назад и переждать, пока буря утихнет?
— Нет. Мы останемся здесь еще ненадолго, чтобы наши солдаты укрепили свой дух. Я не могу допустить, чтобы мои планы расстроила погода; это ниже моего достоинства. Думаешь, дождь прекратит страдания северных народов?
— Нет, мой любимый, — ответил Давуд, нежно прижимаясь губами к гладкой груди Сулеймана. — Мы будем бороться за их свободу, и я поддержу тебя во всем.
Дождь все не прекращался. Дунай разлился еще шире. Продвижение пехоты и кавалерии по извилистым долинам затруднялось непрекращающимся дождем и потоками грязи, которые угрожали преградить им путь. Все мосты смыло, а броды стали непроходимыми. Им приходилось много миль брести по жидкой грязи, прежде чем удавалось выйти на мелководье и перебраться на противоположный берег. Как и подозревал Сулейман, тяжелее всего пришлось верблюдам. Им, привычным к горячему песку, не удавалось взбираться по крутым каменистым тропам на берегах Дуная. До Пешта оставалось полпути, а несколько тысяч верблюдов уже переломали ноги. Их погонщики плакали от огорчения, но ничего не могли поделать. Приходилось бросать животных в трясине, где они и погибали.
Сулейман оглядел развернувшуюся перед ним сцену. Великий визирь легко дотронулся до его плеча и показал на противоположный берег реки. Большинство людей, животных и боеприпасов уже переправились на тот берег. Султан в ужасе следил, как несколько его элитных полков барахтались в воде. Люди и кони старались удержать головы над бурным потоком. Борясь с сильным течением, они упорно плыли к берегу. Большинству из них удалось добраться, но некоторым не хватило сил.
— Нельзя позволить стихии победить нас! — заревел великий визирь, перекрывая рев дождя и шум воды.
Сулейман кивнул, глядя на то, как погонщик загоняет в воду нескольких верблюдов, связанных одной цепью. Он встревоженно закричал, вонзил шпоры в бока Тугры и спустился на глинистый берег.
— Рубите цепь! Рубите цепь! Пусть переправляются поодиночке! — закричал он.
