Бертрис Смолл - Адора
— Какую кару вы выберете для него?
— Смерть! — ответили и мать, и сын.
— Да будет так! — провозгласил султан. — Однако не надейся на легкую смерть, — добавил он, обращаясь к Кантузу. — Сначала тебе отрубят руки, а потом мой сын заколет тебя мечом. Слишком много горя ты принес моим близким. Интересно, а что нам делать с тобой? — спросил султан у Андроника. — Я бы тоже выбрал тебе смертную казнь, но пусть последнее слово останется за твоим отцом.
— Он заслужил смерть! — громко сказал Иоанн, но его прервал Кантуз.
— А я думал, что ты выкрутишься! — воскликнул он дрожащим голосом. — Но зато теперь мы вместе отправимся в ад! Мы же друзья.
— Я не хочу разговаривать с тобой! — истерически завопил Андроник. — Это все ты! Без тебя я бы никогда не пошел на отца! Ты торопил меня! Я ненавижу тебя!
Мурад дал солдатам знак, те подскочили к Кантузу, схватили его и поволокли к плахе. Кантуз пытался вырываться, он умолял, заливался слезами и угрожал, но все было тщетно, и сначала правая, а потом и левая рука были положены на плаху, и секира палача с глухим ударом обрубила их до локтя. К окровавленным обрубкам, что остались Кантузу вместо рук, поднесли горящий факел, чтобы остановить кровь. После этого солдаты отпустили несчастного, и он упал на землю, захлебываясь в рыданиях.
— Теперь твоя очередь, Баязет! — повелительно произнес Мурад.
Его сын подошел к Кантузу. Лицо Баязета было смертельно бледным, но в глазах светилась твердая решимость. Он обнажил свой меч и заколол им Кантуза. Тот дернулся и застыл навеки.
— Ну а теперь, Иоанн, все-таки решай участь своего сына. Больше тебя никто не прервет.
— Он заслужил смерть, — повторил Иоанн. — Но он мой сын, поэтому я прошу ослепить его, но оставить ему жизнь.
— Да будет так! — возгласил султан, а Иоанн, не выдержав душевного напряжения, упал перед Мурадом на колени и поцеловал ему руку. Султан поднял императора и сказал:
— Не вини себя! Твой сын на самом деле заслуживает еще более страшной смерти, чем Кантуз.
Два солдата опустили Андроника на колени, палач с острым кинжалом подошел к нему и вырезал голубые глаза принца из глазниц. Иоанн не мог выдержать этого зрелища и отвернулся. Андроник же, когда его отпустили солдаты, стал безумно шарить вокруг себя руками и кричать диким голосом:
— Я ничего не вижу! Папа! Папа! Где ты? Не бросай меня! Не бросай твоего маленького Дрони!
Иоанн, весь в слезах, не выдержав, бросился к сыну.
— Я здесь, мой мальчик. Здесь, — бормотал он, обнимая своего изуродованного сына.
Глава 24
Эмир Джермина согласился выдать свою старшую дочь за принца Баязета. Ее звали Зюбейда, и она слыла красавицей. Эмиры Карамании и Айдина сватались к ней, но безуспешно. А вскоре всем стало известно, что свою младшую дочь эмир собирается выдать за одного из могучих военачальников Мурада. Звали младшую дочь Зенобия.
Договор о браке Зюбейды и Баязета очень раздражал Адору и Тамару. Никто бы не возражал, если бы не условие обязательной женитьбы. Эмиры Карамании и Айдина предлагали женитьбу, но Османская империя была гораздо могущественнее этих провинций и могла позволить и иные условия.
Свадьба должна была состояться в бывшей столице Турции Бурсе. Для этого всему суданскому двору пришлось совершить утомительный вояж из Андрианополя в Бурсу. Единственная и неизменная фаворитка султана Адора открыто бунтовала против этого брака.
— Я не понимаю твоей логики, Мурад, — говорила она султану. — Зачем женить нашего сына на дочери какого-то азиатского эмира? Может быть, тебе льстит породниться с этим варварским родом, но мне — нет.
Мурад лишь улыбался в ответ на слова Феодоры и спокойным голосом нежно увещевал разбушевавшуюся принцессу:
— Доверься мне, голубка моя, я ничего не делаю зря.
Но Феодора не унималась.
— Ты только не подумай, — говорила она, — что я вдруг стала слишком многого требовать или во мне внезапно проснулась нездоровая романтика и я хочу женить нашего сына на какой-нибудь западноевропейской принцессе. Но ты же сам всегда говорил, что можешь заключать только политические браки; а я не вижу, убей меня Бог, какая политическая выгода таится в этом браке!
— Ты никогда слишком многого не требовала и никогда не была романтиком в вопросах политики, — мягко отвечал Мурад. — Я и вправду не заключаю других браков, кроме политических; и этот брак не исключение. Если бы я мог сейчас заключить не политический брак, то я в первую очередь женился бы на тебе.
— Свежо предание, да верится с трудом! — гневно воскликнула Феодора. — Ты лжешь мне!
Мурад подумал, что надо прекращать этот нервный спор, и заговорил с Феодорой повелительным тоном:
— Поумерь свой пыл, женщина! Однако Феодора и сама поняла, что зашла уже слишком далеко, и улыбнулась Мураду.
— Я уже тиха, словно мышь, мой господин, — сказала она шепотом, и Мурад не мог не улыбнуться такому беспрекословному послушанию.
Феодора заговорила опять, но уже спокойно и рассудительно:
— Мой господин, меня заботит лишь одно. Я боюсь, что эта женщина, которая приедет сюда, воспользуется своим высоким положением — а оно будет несравненно выше моего — и станет меня унижать.
Поймав непонимающий взгляд Мурада, она добавила:
— А если и не будет унижать, все равно мне будет неприятно, что она окажется в этом доме выше меня по положению.
— Так вот в чем дело, Адора? Ну и что же ты хочешь?
— Я думаю, вам надо жениться на мне! Мурад расхохотался:
— Только на тебе?
— Нет. На Тамаре тоже.
— Почему? По-моему, ты ее не очень жалуешь своим расположением.
— Потому что она — мать твоего ребенка, Мурад. Потому что она любит тебя.
— Мне надо подумать, прежде чем ответить тебе.
— Если ты начнешь думать, то, естественно, твоя решимость пройдет.
Мурад опять рассмеялся:
— Ладно, празднуй победу, я согласен. Феодора бросилась перед ним на колени и стала целовать его руки.
— Спасибо, мой господин! Спасибо! Мурад поднял ее и поцеловал в губы.
— А что бы ты хотела получить в качестве свадебного подарка? — с улыбкой спросил он.
— Константинополь! — громко ответила она. Его лицо помрачнело.
— Это слишком большая цена за тебя, Адора. Но думаю, что ты получишь его. А сейчас возьми вот это золото — это залог. Когда я подарю тебе город, вернешь мне его.
Она повернулась и пошла к двери, но вдруг остановилась и нежно произнесла:
— Я люблю тебя, Мурад! Очень люблю.
— Я тоже люблю тебя, — сказал он и подошел к Феодоре. — Но как сказал один персидский поэт: +++
Я не устал от этих чувств,
Я не устал от этих слов,
