Элиза Вернер - Роковые огни
Выражение радости на лице Виллибальда исчезло.
— Я сделал все, что было возможно. Но большая часть моих рабочих призвана в армию, а управляющий тоже на днях уезжает; о том же, чтобы найти кого-нибудь на его место, в настоящее время и думать нечего; поэтому работы придется ограничить самыми необходимыми, а надзор за ними я поручил старику Мартенсу.
— Мартенс — глупый баран, — с прежней грубостью сказала Регина. — Если вожжи попадут ему в руки, то в Бургсдорфе все пойдет шиворот-навыворот. Остается только мне самой отправиться туда и присматривать за порядком.
— Ты хочешь?.. — воскликнул Виллибальд, но мать без церемонии отрезала ему:
— Ты думаешь, я могу допустить, чтобы твое добро пошло прахом, пока ты будешь на войне? В моих руках имение не пропадет, ты это знаешь; я достаточно долго управляла им, буду, управлять и теперь, пока ты не вернешься.
Она продолжала говорить холодным, повелительным тоном. Виллибальд, все еще обнимая рукой невесту, подошел к ней.
— Ты заботишься о моем добре, мама! — сказал он с упреком. — Ты думаешь только о нем, а для девушки, которая мне дороже и милее всего, что у меня есть, у тебя нет ни теплого слова, ни даже взгляда. Неужели ты пришла в самом деле лишь для того, чтобы сказать мне, что поедешь в Бургедорф?
Губы Регины задрожали; она немного смягчилась.
— Я пришла, чтобы еще раз взглянуть на своего сына, прежде чем он уйдет на войну, может быть, на смерть, — сказала она с горечью и болью в голосе. — Я случайно узнала, что ты приехал проститься с невестой, но к матери не пришел, и этого... этого я не могла перенести.
— Мы пришли бы к тебе! — воскликнул Виллибальд. — Перед отъездом мы собирались сделать последнюю попытку тронуть твое сердце. Посмотри, мама, вот моя невеста, моя Мариетта; она ждет от тебя ласкового слова.
Регина пристально посмотрела на молодых людей, и ее лицо опять передернулось от внутренней боли, когда она увидела, как Мариетта робко и в то же время уверенно прижималась к груди человека, под защитой которого чувствовала себя теперь в полной безопасности; материнская ревность выдержала последнюю тяжелую борьбу и наконец признала себя побежденной. Регина протянула девушке руку.
— Я обидела тебя, Мариетта. Конечно, я была тогда неправа, но за это ты отняла у меня моего мальчика, который не знал и не любил никого, кроме меня, а теперь не знает и не любит никого, кроме своей невесты. Мне кажется, мы квиты.
— О, Вилли любит свою мать не меньше чем прежде! — горячо запротестовала Мариетта. — Я лучше всех знаю, как он страдал от разлуки.
— Да? Ну так постараемся ради него быть терпимы друг другу. — Регина сделала не совсем удачную попытку пошутить. — Мы обе будем сильно переживать за него, когда он уйдет на войну; у нас будет вдоволь горя и заботы, не правда ли, дитя? Мне кажется, нам легче будет переносить страх, если мы будем бояться вместе. — Она протянула руки, и в следующую секунду Мариетта, всхлипывая, прижалась к ней. В глазах Регины засверкали слезы, когда она нагнулась, чтобы поцеловать свою будущую дочь, но затем она сказала своим прежним повелительным тоном: — Ну, ну, не плачь! Выше голову, Мариетта!.. Помни, что невеста солдата должна быть мужественной.
— Жена солдата, — поправил Виллибальд, стоявший рядом с сияющими глазами. — Мы решили обвенчаться до моего выступления в поход.
— В таком случае место Мариетты по всем правам в Бургсдорфе, — ответила Регина, почти не выказывая удивления и, по-видимому, находя такое решение вполне в порядке вещей. — Не возражай, дитя! Молодой фон Эшенгаген нечего делать в Вальдгофене за исключением тех случаев, когда она гостит у дедушки. Или, может, быть, ты боишься сердитой свекрови? Я полагаю, в нем, — она указала на сына, — ты имеешь достаточно надежную защиту, даже когда его нет дома. Он способен объявить войну родной матери, если она не будет носить на руках его жену.
— И она будет носить ее на руках, я знаю! — вставил Вилли. — Уж если моя мать раскроет кому-нибудь свое сердце, то раскроет полностью.
— Да, теперь ты льстишь. — Регина бросила на него укоризненный взгляд. — Итак, Мариетта, ты поедешь со мной на свою новую родину. О хозяйстве тебе нечего беспокоиться, это мое дело. Такая молоденькая девочка не может заниматься сельским хозяйством, да я и не допущу, чтобы кто-нибудь вмешивался в него, пока я в Бургсдорфе. Если я опять уеду, другое дело; но уж я предвижу, что Вилли всю жизнь будет носиться с тобой как с принцессой. Пусть так, лишь бы он вернулся живым и здоровым.
Она протянула руку Вилли, и, может быть, никогда еще мать и сын не обнимались так горячо и сердечно, как сегодня.
Когда четверть часа спустя все трое вошли в дом, они застали там лесничего, который буквально попятился при виде своей невестки. Регина вдоволь насладилась его удивлением.
— Ну, Мориц, по-твоему, я все еще олицетворение тупости и упрямства? — спросила она, протягивая ему руку.
Но Шонау, еще не успевший переварить отказ, полученный неделю тому назад, отдернул руку и проворчал что-то, из чего можно было приблизительно заключить, что долгонько пришлось им всем ждать, пока у нее разум взял верх над упрямством. Затем он обратился к молодым людям:
— Так вы решили бегом обвенчаться? Мне сказал об этом доктор Фолькмар, которого я сейчас встретил, и вот я пришел предложить свои услуги в качестве посаженного отца. Впрочем, теперь это лишнее, потому что мамаша здесь.
— Да, но мы не меньше рады и тебе, дядя! — воскликнул Виллибальд.
— Ну, конечно, между прочим, меня можно пригласить на свадьбу, — проворчал лесничий, бросая язвительный взгляд на Регину. — Значит, свадьба перед самым барабанным боем? Надо признаться, Вилли, ты в сапогах-скороходах шагаешь из своего прозаического Бургсдорфа в царство романтики. Именно от тебя я менее всего ожидал этого. Впрочем, и моя Тони теперь совсем помешалась на романтике; они с Вальдорфом тоже были бы весьма не прочь обвенчаться до начала похода, да я не позволил, потому что у нас обстоятельства вовсе не те, что у вас, и я не желаю сразу же остаться одиноким, как сыч.
Он опять сердито взглянул на Регину, но она подошла к нему ласково сказала:
— Не сердись, Мориц, мы с тобой всегда ладили, забудем е о ссоре и на этот раз. Видишь, я могу иногда сказать и «да», по крайней мере, когда вижу, что от этого зависит счастье моего пальчика.
Лесничий еще несколько мгновений колебался, но потом от души пожал протянутую ему руку.
— Вижу! — согласился он. — А, может быть, со временем ты отучишься от проклятой манеры отказывать и в некоторых других случаях, Регина?
23
