А. Айнгорн - Огненная лилия
Но приходилось ждать, ничего не поделаешь.
В дверь постучали. Она неохотно отперла ее и выглянула.
— К вам гость, мадам, — вслед за хозяином появился Фурье, со смущенной улыбкой на тонком лице аристократа, он стоял, держа в руке шляпу.
— Можно?
Она посторонилась, впуская его.
— Я хотел извиниться перед вами, мадам. Я не могу спать спокойно.
Прошу вас, поверьте, что мое приглашение было искренним. Никак не предполагал, что получится столь безобразная сцена.
— Я не виню вас.
— Но это был мой прием, и я в ответе за то, что случилось. Мне чрезвычайно стыдно.
— Пустяки. Мне не следовало приезжать. Я сама виновата, — она обезоруживающе улыбнулась.
Но Фурье был безутешен.
— Не говорите так, мадам. Я виноват, что допустил подобный конфуз, и мне нет оправдания. Я могу чем-нибудь хоть частично загладить мою вину?
Он держался так мило и непринужденно, что Онор растаяла.
— Разве что вы покажете мне город.
Он просиял.
— С радостью!
Неделя пролетела незаметно. Онор-Мари, довольная и в отличном настроении, мысленно прощалась с унылой гостиницей. Утром Волк будет ждать ее в условленном месте, и они смогут наконец жить своей собственной жизнью, строить свой, им одним принадлежащий мир. Она прекрасно осознавала, какие слухи ходят сейчас по городу, и невольно забавлялась всеобщей уверенностью. Ее имя связывали с именем Фурье — и пожалуйста.
Все, от высокопоставленных офицеров до последней лавочницы, все считали, что в коварно расставленные сети этой бессовестной мадам де ла Монт попался сам Антуан де Фурье, посланник короля Франции. Они действительно часто виделись последние дни. Более того, он не скрывал ухаживаний. Всем своим видом он давал понять, что сделает все, чего бы она ни захотела. Она благосклонно принимала его ухаживания, ничуть не скрывая своей связи с Волком, ничего не обещая, ничем не завлекая его, но и не прогоняя от себя.
Словно в ответ на ее мысли, под ее окном появилась знакомая уже фигура Фурье. Он заметил ее и жестом пригласил придти. Она поспешно спустилась к нему. Он ждал за углом, нервно постукивая тростью по булыжникам мостовой.
Увидев ее, он просветлел лицом.
— Похоже, нам нужно проститься, Онор-Мари.
— Да, я уезжаю. Завтра на рассвете.
— Я тоже. Тоже уезжаю завтра во Францию, — сказал он.
— Как? Вы же собирались остаться надолго.
— Я не нужен здесь, Онор-Мари. Я думал, я могу что-то изменить. Что мой опыт кому-то интересен, кому-то нужен. Нет, нет и нет. Здесь уже все решено без меня. Никто не слышит моего голоса. Они знают только политику ружей и пушек. Они и слышать не хотят о гуманности, об осторожности. Нет, проще отправить солдат и стереть с лица земли упрямцев, чем садиться за стол переговоров. Нельзя воевать, не уважая врага. Такая война обращается либо резней, либо позорным поражением.
— И вы сдаетесь? — в ее голосе прозвучала нотка презрения.
— Я отхожу в сторону.
— О! Но это одно и то же. Вы могли бы столько сделать, Фурье. Как жаль. Когда вы отплываете?
— Завтра, Онор-Мари! У меня сердце кровью обливается от одной мысли, что вы так рискуете собой. Вы будете вовлечены в жестокую войну. ОнорМари! Франция ждет вас. Вы не видели себя в бальном наряде, а я видел. Вы светская дама. Вы созданы для блеска. Мой корабль мог бы отвезти вас домой. Я бы сделал для вас все, что возможно. Поедемте со мной!
Она покачала головой.
— Я все это знаю, Фурье. Но я люблю его. Я останусь.
— Подумайте, Онор-Мари. «Мирабела» ждет в порту и не отплывет до заката. Подумайте.
Она выдавила виноватую улыбку.
— Меня ждет Волк, Фурье. Простите меня.
— Подумайте.
— Хорошо. Но я…
— Не говорите ничего. Ну, прощайте, Онор-Мари. Возможно, мы и не увидимся более.
Они попрощались, и Онор, безжалостно усмехаясь про себя, вернулась в свои скромные апартаменты. Комнатка вдруг показалась ей ужасно пустой. Она не раздеваясь бросилась на кровать. Над ней в потолке зияла трещина, она долго смотрела на нее, ни о чем не думая, и так заснула. Когда она вернулась к действительности, уже был рассвет. Она поспешно вскочила, собирая по ходу раскиданные вещи, немногочисленные, но все же. Огляделась, не забыла ли что-нибудь. Нет, ничего. Она вздохнула, в последний раз окинула взглядом обстановку, презрительно поморщилась и потянула за дверную ручку.
Дверь была заперта.
Она стояла, бессмысленно уставившись на препятствие, не понимая ничего, но интуитивно ощущая беду. Еще раз отчаянно дернула ручку.
Заперто. В надежде, что произошла какая-то нелепая ошибка, она поискала ключи. Ключа не было. Она постучала. Никто не откликнулся. Постояв немного, она повернулась спиной к двери и изо всех сил принялась лупить по ней ногой. Она перебудила бы кого только можно, но никто не пришел. Она медленно сползла вниз и обхватила голову руками, сцепив ладони на затылке.
Все стало ясно. Никто не придет. Все было подстроено. Подстроено только ради того, что бы индейцы вернулись в свои леса без нее. Она видела, как солнце потихоньку ползет по небосводу все выше и выше, скоро оно уже стояло прямо над горизонтом. Она перебралась к окну. Кому пришло в голову защитить окно обыкновенной гостиницы железной решеткой? Зачем? Ни один вор не влез бы на такую высоту по гладкой стене. Онор не знала, сколько она простояла в одной позе, привалившись к холодным железным прутьям. Но когда солнце уже вновь едва виднелось, и красноватый закат окутал дымкой серую улицу, она услышала слабый скрежет поворачиваемого в замке ключа. Она метнулась к двери, распахнула ее, но уже никого не застала. Она вышла на улицу и остановилась в бессильной и горькой ярости, не зная куда податься.
Она понимала, что индейцы давно покинули город. Особенно учитывая слухи, которые обвиняли ее в заигрывании с Фурье. Хозяин гостиницы, пряча глаза, подвел к ней лошадь и, негромко кашлянув, чтобы привлечь ее внимание, проговорил:
— Мне велено передать вам, мадам… эту лошадь. Это для вас. И… гм…
— И что? — поощрила она его.
— И вы успеете на «Мирабелу» до ее отплытия. Вот.
Он передал ей поводья и, неловко спотыкаясь, убрался подальше с ее глаз. Онор вскочила на лошадь. Она успеет на «Мирабелу»? Возможно. Она тронула лошадь, негромко причмокнув. И путь ее лежал не в порт. Она выехала на дорогу, которая вела совсем в другую, противоположную, сторону.
Верхом она легко нагонит индейцев. А если и не нагонит, — она разыскала их поселок однажды, сделает это и снова. И никто не заставит ее отступить.
Онор была неплохой наездницей, но эта поездка вымотала ее до изнеможения. Она часто останавливалась и отдыхала, привалившись к горячей шее кобылы, но не могла побороть охватившую ее слабость. В глазах поминутно темнело, она сжимала руками виски, пытаясь взять себя в руки, но тьма возвращалась, вновь маня ее за собой. Она перешла с рыси на шаг, но все равно, ее организм отказывался повиноваться. Шум сосен отдалялся, словно кто-то невидимый затыкал ей уши. И тьма, пугающая тьма подстерегала ее, не давая расслабиться. И чем дальше, тем хуже. Она изо всех сил цеплялась за поводья, но все впереди плыло и покачивалось. Очередной приступ слабости сломил ее. Онор последним усилием заставила себя выскользнуть из седла, иначе она бы рухнула на землю. Там сознание покинуло ее.
