Рита Тейлор - Девочка из рода ОХара
А в это время Джекки-поэт, который в Саванне оказался абсолютно один, покинутый, сидел в кабаке. Ни одна газета его стихами не заинтересовалась, уже несколько дней он проживал в гостинице, с которой соседствовал весьма занятный салун.
Каждое утро Джекки спускался в это заведение и подсаживался к какому-нибудь ковбою, с которым заводил странные для салуна разговоры про искусство, про красоту, которая спасет мир…
В то утро, Джекки был уже немного пьян. Его угостил один захмелевший ковбой. Джекки прочел ему стихи.
— Чувствуешь ли ты в этих стихах грацию южной ночи, — спросил его Джекки.
— Не-а, — совершенно искренне ответил ковбой по имени Пит. — Разве что, изо рта у тебя воняет немного приятель.
— А-а, — романтически протянул Джекки-поэт. — Это ерунда! Это может сравниться только с плохо написанным стихотворением. Сейчас я тебе прочту настоящую поэзию и ты забудешь все запахи. Слушай приятель.
Но Джекки прервал сам себя.
— Слушай, приятель, а ты случайно не знаешь в этом городе такую девушку, которая была бы при деньгах и мечтала бы в то же время выйти замуж?
Ковбой, перейдя на те же полуфилософические тона, ответил:
— Кто же этого не знает, приятель. Это полгорода знает. Такая девушка есть везде. В нашем городе ее зовут Роз Бибисер. На днях, например, она хотела выброситься их окна, еле ее удержали.
— Ух ты! — восхитился поэт. — Как это поэтично, выброситься из окна.
— Дурак ты парень. Тебе поэтично, а себе она могла сломать шею и потеряла бы возможность двигаться.
— На языке европейцев это называется "паралич".
— Да-да, именно паралич. Так про нее доктор и сказал. Сказал, что это была бы ее новая фамилия, если бы она упала. Но ведь, славу Богу, этого не произошло. Ее удержали.
— Ух ты, — как китайский болванчик еще раз повторил Джекки-поэт.
Ковбоя это рассердило.
— Да что ты заладил: "ух-ты, да ух-ты". Говорят тебе: она не выбросилась их окна и нечего ей завидовать. А то: иди к ней, присоединяйся, она, наверное, такая же, как ты. Стихи любит.
— Ни разу не слышал про женщин-поэтов. Расскажи.
Пьяницы с соседних столиков с удивлением прислушались к интеллектуальному разговору.
Ковбой в двух словах обрисовал Джекки историю Роз.
— Да, малый, — закончил Пит сумбурный рассказ, — история ее таинственна. Девушка выдержала столько, что другой бы парень не выдержал.
— А с этой слепой девушкой можно встретиться? — спросил как-то странно Джекки.
Ковбой остолбенел.
— Это тебе зачем?
— Ну, прийти к ней, навестить, можно?
— Можно или нельзя, я-то откуда знаю. А тебе это зачем, парень?
— Ну так, на всякий случай.
— Посвататься, что ли, захотел? — сказал ковбой и сам заржал над своей шуткой. — Ты это парень брось. У нее дядя — зверь. Сожрет и не заметишь. Он на каждого готов кидаться, лишь бы в зятья заполучить. Не суйся, а то он положит тебя с этим бревном, а потом, заставит на нем жениться. Ты же — без роду без племени, кто за тебя заступаться будет.
Джекки-поэт хотел сказать, что он на самом деле славного роду и племени, но передумал.
Он ясно осознал, что хочет встретиться с этой таинственной девушкой, которая пошла бы за своим возлюбленным хоть в огонь, хоть в воду.
Дальнейший разговор возобновился через три, пропущенных внутрь, больших стаканов виски.
— А она, что — ведьма? — спросил вдруг Джекки-поэт.
— То есть? — шепотом переспросил ковбой.
— Я вспомнил, что слышал эту историю. Было это во время того дурацкого выступления карлов. Говорили, что эта Роз в чем-то не знает удержу. А в чем, я не понял.
— Чего-чего? — зашипел ковбой. — Ты что здесь словами кидаешься, парень. Пойди-ка ты отсюда подобру-поздорову, пока я не позвал своих приятелей.
И Пит красноречиво толкнул Джекки-поэта в грудь. Парень отлетел метра на три. Прямо к окну. Читать стихи сумасшедшему животному расхотелось.
И тут его посетило видение. Он увидел как луч солнца проник через окно и перед глазами появился силуэт девушки. Видение исчезло.
Однако история про странную девушку завладела его воображением. Эта таинственная незнакомка казалась ему вылепленной из пламени, который сжигал ее внутренности и давал тепло тем, кто мог это почувствовать. Джекки это понял.
На улице светило солнце. Двухэтажные домишки скопом обступили несчастного парня, который чувствовал себя как мальчик-с-пальчик в кармане великана. Он шел куда глаза глядят.
Незаметно для себя Джекки потерялся в этом великолепии новой цивилизации. Он не знал куда идет. Пошел дождь.
Вдруг Джекки увидел видение чьих-то окон, завешанных черным в солнечный день, а потом и сам дом — сумрачный, потрясающий воображение того, кто на него смотрит впервые.
Нехорошее чувство страшной догадки озарило его.
Джекки стал себе говорить: "Надо к чему-то готовиться", но сам не знал к чему. Наконец он не выдержал и побежал.
второе письмо эллин к филиппу"Мой дорогой Филипп! Где же ты?
Почему не приходишь. Самое ужасное, что нас могло бы ожидать — наступает. А ты — опять исчез.
Я — совсем одна. Вспомни, что ты мне говорил в приозерной сторожке. Что никогда не покинешь меня.
Представляешь, вчера приезжал отец, чтобы сказать, что твоей судьбой заинтересовался мистер Харвей. Мы все просто остолбенели. Мы не знали, что и думать.
На что это похоже? Казалось, что солнце опять вошло в наш скромный дом при одном упоминании твоего имени.
Тебя собираются простить. Я это почувствовала. А вечером ко мне подошла Евлалия.
Вынуждена тебе рассказать эту историю. Вчера возле нашего дома появился большой, толстый и желтый карлик. Его зовут Снепс. Мы это выяснили от мальчишек, которые всю дорогу сопровождали его и забрасывали камнями. Он не отбивался от них, только жалостливо смотрел по сторонам. И взгляд его — разрывал душу. По-моему, в его глазах застыли слезы.
Что он делал возле нашего дома? — никто из нас не выяснил. Но это странно. Ведь доктор Мид, сказал, что Евлалия не беременна. Зачем же он пришел.
Я как только его увидела, сразу спряталась за кресло и велела сестре тоже спрятаться. Ты не знаешь: в нашем домике окошки низенькие. Карла подошел, потоптался у него, заглянул внутрь домика и ушел. Заглянул один раз в то окно, которое выходит на улицу. Мы прятались в соседней комнате, и он нас не заметил. Вот и все.
Еще были какие-то новости, но точнее не могу тебе их рассказать. Забыла, потому что все не ясно и все довольно таинственно.
А после этого случая я узнала другую страшную тайну. Про себя.
Только ты, Филипп, сдержись и не расстраивайся! Еще все можно поправить.
Вчера к моему отцу приходил коротышка-ирландец.
Его зовут Смешно, и коротко — Джеральд О'Хара. Он вертелся перед отцом, как павлин. Распустил хвост, а когда я вошла, заметил, что я — очень хорошенькая.
Зачем отец меня ему показывал?
Я не знаю. Но может быть действительно дни близятся к чему-то очень страшному. Визит этого ужасного толстого человечка как-то с этим связан.
Я сказала тебе страшную новость, и больше уже не могу ни о чем думать. Я только молюсь. Найдись поскорее!
Приди и забери меня отсюда. Спаси свою Эллин, которая будет думать о тебе всегда! Что бы ни случилось!., ты знаешь, я забыла тебе сказать самое главное.
Сегодня ночью мне приснился наш ребенок. Наш! Которого пока у нас еще нет. Я вся обревелась. Это была девочка, со светленькими волосиками. Она плакала. Интересно, почему она плакала? И звали ее Скарлетт.
Больше ничего не могу писать, слезы застилают мне глаза. Филипп, откликнись! Мы можем никогда больше не увидеться".
… Филипп приходил в себя после того срыва в доме Харвея. Страшное нервное потрясение, которое его свалило, стало забываться — он постепенно выздоравливал.
Он вдруг понял, что всю жизнь выполняет только чьи-то желания и никогда — свои собственные.
После болезни с ним что-то произошло. Он будто надломился. Или изменился. Стал другим. И замечал пока это только сам.
Батлер "колдовал" над ним, чтобы Филиппа оставила нервная болезнь.
Таинственные изменения в своей душе, которые не сулили ничего хорошего, проявились исподволь. Филипп стал с интересом относиться к банковскому делу.
Харвей каждое утро за ним присылал экипаж. Филипп выходил к экипажу и отъезжал в банк. По пути на работу — как это странно звучало для Филиппа — его узнавали и оборачивались при его появлении. Филипп пугался, стеснялся своего прошлого, и из кареты без надобности не высовывался.
В городе уже знали, что "заблудшая овца" возвращается в свое стадо.
Больше всего эта овца боялась только встречи с собственным дядей. Он представлял эту встречу по-разному. Дядя мог ударить по лицу, а мог и выстрелить. Что он может облобызать племянника — в голову не приходило.
