Барбара Бенедикт - Судьба
Язон больше других удивился, когда Танец так неожиданно закончился и Дори побежала к выходу. Беспокойство переросло в страх. Поднявшись, чтобы последовать за ней, он заметил, что многие придворные также покидают арену.
В это мгновение он заметил златовласую красавицу возле царского трона.
Его словно громом поразило — он узнал ее! Это была Ика из его снов!
Голова его закружилась, но он старался сохранить способность рассуждать. Красавица скоро уйдет. Если он не догонит ее, не остановит и не поговорит с ней, он никогда не узнает, почему она так неотступно преследует его во сне.
Язон побежал за ней, выкрикивая ее имя, но она, казалось, не слышала. Преследуя ее, он все больше углублялся во внутренние помещения дворца. Она так и не услышала его криков, но они привлекли внимание двух царских охранников.
Чья-то рука сжала его плечо, и он понял, что поступил как-то не так.
— Эй ты, грек, — прокричал охранник прямо ему в ухо. — Что тебе нужно в царских покоях?
Язон оглянулся и только теперь заметил, что находится где-то далеко от арены.
— Вы не понимаете. Это — Ика. Мне нужно поговорить с ней.
— Тебе нужно, ему нужно — всему Криту нужно поговорить с ней. Ты должен знать, что Прорицательница не обязана принимать каждого бродягу. Всякие тут шляются и просят ее благословения, но всех их мы отправляем в тюрьму.
— Но мне просто необходимо с ней поговорить.
Страж покачал головой и кивнул своему товарищу.
— Ну, если ты не хочешь ничего слышать и убраться отсюда подобру-поздорову, то ночь в тюрьме тебе не помешает. А если и потом будешь настаивать на своем, задержишься там и дальше.
Первосвященник Сарпедон стремительно вошел в тайные покои. Посвященные жрицы насторожились, ведь даже сам царь не смел вмешиваться в священнодействие.
— Бычья танцовщица, — сказал он, подойдя к совершающей возлияние главной жрице, — я хочу знать о ней все.
Отложив в сторону ритон, сделанный в форме бычьего рога, Наора с достоинством посмотрела на него.
— Что вы хотите знать, мой господин?
— Кто она? Почему она провела прошлую ночь в покоях царицы?
— Я не могу ответить. — Отблески от колышущегося пламени свечей на ее лице скрывали ее истинные чувства. — Мне кажется, вам лучше расспросить обо всем вашу мать.
— Спросить мать? Зачем? Чтобы получить ответы такие же скользкие, как и ее змеи? Танцовщицу зовут Икадория, и это не простое совпадение. Оказывается, она тоже была в священном зале, когда богиня избирала новую. Прорицательницу.
Наора сжала губы и отвернулась от него.
— Проклятье! Выходит, моя мать скрывала правду? Она скрыла от меня истинную Прорицательницу?
— Вы слишком многого от меня требуете. Не забывайте, что я подчиняюсь вашей матери, царице.
Гнев выплеснулся на поверхность.
— Ты забываешь свои обязанности по отношению к богине. Моя мать все принесет в жертву ради того демона, который женился на ней. Ты же знаешь, что Дитя — единственное спасение Крита!
Сзади них жрицы обменялись беспокойными взглядами.
— Мы больше не можем зависеть от царицы, — продолжал он. — Мы должны объединиться и закончить дело, начатое Ларой.
Жрицы снова беспокойно поглядели друг на друга, и он понял смысл их молчаливого разговора.
— Итак, она на самом деле Дитя, — сказал он, почувствовав огромное облегчение. Разве он не знал, что спасение Крита придет однажды с бычьей арены? — Наконец-то мы избавим наше царство от этого чудовища.
Наора посмотрела на своих подруг и кивнула.
— Да, мой господин, мне кажется, мы должны поделиться с вами своими планами.
18
Перед Дамосом по тюремной клетке горделиво расхаживал молодой афинянин.
— Что это за тюрьма? — жаловался Тезей. — Железные клетки на каком-то заброшенном пустыре, тюфяки из грубой соломы, брошенные прямо в пыль.
— Скажи спасибо, что тебя не бросили в подземелья Кносса, — возразил Дамос. — Пусть мы и на открытом воздухе, жар солнца и дождь все же лучше сырости и плесени.
Тезей подошел к прутьям, его товарищи по клетке и афиняне из других клеток поднялись и сделали то же самое.
— Скажи, старик, разве тебе приятно, что на том холме стоят зеваки и разглядывают нас, словно диких животных? Минос тоже часто стоит там и злорадствует. Я думаю, он слишком скуп, чтобы построить приличную тюрьму.
— Возможно, он не видит необходимости строить тюрьмы, — сказал Дамос, содрогнувшись. — В конце концов вы предназначены для его лабиринта.
Тезей выпрямился и поднял подбородок.
— Ты прав, старик. Спроси любого афинянина, и он скажет, что я рад быть посланным в лабиринт, ведь мой долг — освободить моих соплеменников. Я здесь для того, чтобы сразить Минотавра.
Его товарищи радостно приветствовали эти слова криками. Дамос, оставаясь сидеть на своем тюфяке, проворчал:
— Ты просто не видел лабиринта.
— А ты видел?
Дамос едва не вздрогнул при воспоминании об ужасных картинах, которые ему приказывали рисовать на стенах лабиринта.
— Меня привели туда, чтобы я расписывал стены. Когда я узнал, что нужно изображать, я отказался, и меня посадили сюда.
Афиняне столпились возле решеток своих клеток и громко упрашивали его рассказать как можно больше о логове Минотавра. Не желая вспоминать страшный путь по лабиринту, Дамос повторил то, что все и так уже знали: у них очень мало надежды остаться живыми.
— Но у меня есть план, — продолжал настаивать Тезей, — мне только нужна веревка…
Все повернулись к нему, жадно ловя каждое слово. Дамос вздохнул — бесполезно спорить. Они слушают Тезея и верят его хвастливым россказням, ведь он говорит то, что они хотят услышать. К чему их отговаривать? Бедные дети и так слишком скоро узнают правду.
И кроме того, у него не осталось сил для борьбы. Все его осторожные расспросы, попытки подглядывать и подсматривать привели лишь к тому, что он узнал, куда делся Язон, после того как Ика позаботилась о его пленении.
Дамос лег на тюфяк и посмотрел в голубое критское небо. Он понимал беспомощность своего положения. Что же эта вероломная женщина сделала с Язоном? И где его мальчик сейчас?
Всю дорогу, пока двое стражей вели его под руки, Язон спотыкался. Боль в черепе понемногу утихала. Златовласая женщина пробудила множество воспоминаний, и поэтому на окружающее он обращал мало внимания. Он слышал разговор стражей, но шум в голове заглушал их голоса, и они казались далекими.
— Может, оставить его здесь? Мне вовсе не хочется тащить его до самого Кносса.
