Джоанна Борн - Тайна куртизанки
Гальба уже десять дней получал удовольствие от их общения, безгранично сожалея, что не знал ее ребенком. Когда она вскидывала голову, как сейчас, он видел в ней Анну, свою давно умершую жену. Лицом она была похожа на Питера Джонса. Страстный воин. Мечтатель. У нее было очарование Люсиль, но ум — холодный, насмешливый, оценивающий ум — она получила от него. У Анник с Робертом будут хорошие дети. — Шах, Анник.
Он стал уже понимать дочь своей Люсиль. Сначала он был озадачен, что такая неосторожная, искренняя девушка считается эффективным агентом. Но за десять дней его непосредственная, откровенная внучка ни разу не проговорилась.
— Итак. — Гальба не собирался позволить ей переживать из-за Роберта. — Мы говорили о природе секретов, верно?
— Да. — Она послала коня в приготовленную им западню. Он не стал немедленно ловить ее. Пусть у нее будет время заметить свою ошибку, прежде чем он сделает ход.
— Мы согласились, что секреты неосязаемы, однако являются товаром. Что их можно купить, продать или украсть. Они могут быть собственностью.
— Разумеется, они могут быть собственностью. — Так, она поняла, что ее конь обречен. Возможно, она стала подозревать, что следующей жертвой будет слон. Он еще научит эту женщину играть в шахматы. — В этом мы согласны. Но мне бы хотелось, чтоб мои беседы с вами не состояли только из согласия с тем, что вы сказали, а затем приводили к выводам, которым я вообще не хочу верить.
Несмотря на внешнее легкомыслие, Анник была прекрасно обучена. Хотя она не раз смотрела на улицу, Гальба не заметил даже намека, что она встревожена, дожидаясь возвращения кареты.
Роберт и остальные слишком задерживались. Должно быть, переговоры с Лазарусом оказались более трудными, чем они предполагали.
— Если секрет может быть собственностью, то может сменить владельца, — сказал он.
— Конечно. Секреты часто переходят от одного к другому. В свое время я тоже сбегала с чужими. — Признав потерю коня, она послала ферзя на хитроумный перехват его слона.
— Могут ли они всегда оставаться преданными? Останется ли моя левая запонка моей, если лежит в ящике туалетного стола Роберта? Ящик не владеет секретами. — Гальба сделал ход конем.
— Ха! То есть вы говорите, что секреты в моей голове не принадлежат мне? Я не согласна. — Анник забрала его слона, бормоча: — Это не даст мне ничего хорошего. Думаю, вы просто забавляетесь со мной.
— Вот именно. — Гальба двинул пешку. — Шах.
— Но где? Вы не… А! — Она закусила губу. — Я думаю, это обман. Вы так долго не трогали свою ладью, что я вообще про нее забыла. Ничего, я вижу, как избежать западни. Дедушка, моя голова не ящик туалетного стола. Мне все равно, кто положил туда секреты или кому они нужны. Теперь они мои. Я буду решать. — Она послала в атаку ферзя.
Он закрылся единственной пешкой.
— Точно. Это уже не французские секреты. Они твои. Ты должна распорядиться ими, как подскажет тебе совесть.
Это мат в три хода.
Анник смотрела на доску. Ей потребовалась минута, чтобы ее незримое упрямство смирилось с поражением.
— Непонятно, зачем я продолжаю с вами играть, если ни разу не выиграла.
— Ты играешь, потому что я тебя прошу, Анник.
Он положил белого короля и ферзя в их бархатные гнезда, затем красного ферзя и короля. Ему всегда доставляло удовольствие прикасаться к старым шахматным фигурам. Его Анник взяла со стола пешку, коня, ладью и начала ими жонглировать. Фигурки парили перед ней, как разноцветные колибри.
Гальба зачарованно следил за внучкой, которая обладала необычными талантами. Она пользовалась только кончиками пальцев, легкими как ветер.
— Я учу жонглировать Эйдриана. — Все ее внимание было сосредоточено на фигурках. — Это поможет ему в метании ножей и развлечет. Дойл отказался, говорит, это не соответствует его внешности, правда, не такими словами. У Грея нет времени, поскольку вы безжалостно заставляете его работать днем и ночью.
— Трудно жонглировать разными предметами?
Она поймала фигурки, затем подбросила одного слона, и он закрутился в воздухе.
— Но фигурки одинаковые. У всех один вес, похоже, внутри мелкие камешки, один центр равновесия. — Анник поставила три фигурки в ряд на краю доски, чтобы он мог их убрать.
Он должен был привезти этого ребенка в Англию десять лет назад. То, что Люсиль с ней сделала, а он позволил, — это преступление.
— Значит, найди центр равновесия, и все падает тебе в руку?
— Это один способ так думать. Хотя мной не так легко управлять, как шахматными фигурками, что вы делаете очень хорошо. — Анник озорно улыбнулась. — Знаете, по чему я скучала, когда была слепой?
Гальба уложил красную ладью, коня и пешку на их места в коробке и закрыл крышку.
— Жонглирование?
— И это тоже. — Она смотрела мимо него в окно. — Я скучала по голубям. Я везде их слышала, но видеть не могла. Я очень люблю голубей. Меня восхищает, что они, такие большие, не запугивают воробьев. Держат язык за зубами, не спорят день и ночь о политике. Только не говорите мне, что у голубей нет зубов.
— Вместо этого я буду утверждать, что у голубей нет политики. — Теперь он должен еще чем-нибудь отвлечь ее, пока не вернулся Роберт и остальные. Хотя у них было небольшое поручение, но он терял агентов и на таких заданиях. А с ними была Маргарита. — Садись за фортепьяно, Анник. Пора заниматься.
Гальба дернул шнурок звонка, вызывая Джайлса, который должен был отпереть им двери.
— Голуби не знают, как ужасно вы тут обращаетесь с заключенными. — Глаза у нее смеялись.
Ей было с ним уютно, она чувствовала себя как дома. Его внучка — человек преданный. Она с каждым часом брала на себя обязательства перед ним, его организацией, перед Англией… еще неделя, может, несколько дней — и это будет сделано.
Джайлс стал еще одной приманкой. Оба шли перед ним по коридору, склонив головы, о чем-то шептались. Она была в восторге, что имеет кровного родственника одного с ней возраста, кузена. Она могла бесконечно слушать глупейшие семейные сплетни, радуясь, что все эти люди — ее родственники.
Она уже была неразрывно связана с Робертом. Его дочь и его внучка полюбили замечательных мужчин, теперь за род Гриффитов можно не беспокоиться.
Чего не скажешь о музыке. Войдя в гостиную, он увидел, что Анник стоит, освещенная солнцем, и хмуро смотрит на фортепьяно.
Конечно, она прекрасна, как рассвет. Одна из тех женщин, которые рождены, чтобы сводить мужчин с ума. Старый дьявол Фуше прав в одном: этому агенту пора сменить одежду мальчика и поле боя на салон и политику. Она слишком ценна, чтобы тратить ее способности на военную разведку.
— Когда-нибудь ты захочешь изображать молодую женщину из хорошей семьи. Поэтому тебе давно нужно было выучиться игре на фортепьяно, не знаю, о чем думала твоя мать.
