Дженнифер Блейк - Зов сердца
Арман Мулен пришел с визитом на следующий день. Молодой человек был обаятелен, красив и свеж. Он был одет по последней моде, в туго завитом парике, с длинной тростью с резным золотым набалдашником. Он принес Сирен свои стихи. Он вручил то, что настойчиво именовал своими жалкими попытками, со скромным поклоном и таким лукавством во взгляде, что она и не подумала отнестись к нему слишком серьезно. Правда, и так не было ни малейшей опасности, что она могла бы это сделать. Арман был интересным собеседником с большой долей здравого смысла и живым чувством юмора, но рядом с Рене он казался еще и очень неопытным.
И все-таки приятно иметь поклонника, получать удовольствие от легкого флирта без необходимости постоянно быть настороже. Проходил день за днем, посещения Армана становились более частыми, и было удобно, что было у кого узнать о событиях в городе: какой офицер содержит какую женщину; кто из видных членов городского общества спит с чьей-то женой; у кого действительно важные родственные связи во Франции, о чем толковало большинство, и кого выслали без гроша. О многих наиболее скандальных случаях Сирен знала, но не все, а о многом вообще не слышала. Лучше было быть готовой, на случай если ей придется вращаться среди этих людей, а не смотреть на них со стороны, как в последние три года, проведенные на лодке.
Весьма трагический пример политического изгнанника являла собой пожилая женщина, известная большинству как мадам Н. Она была сослана королевским указом более двадцати лет назад и приехала в колонию со своим братом. Теперь брат умер, и она осталась на попечении правительства. Никто, вероятно, и не помнил причины ее ссылки: одни говорили, что она не угодила королеве, другие — что ее муж просто хотел избавиться от нее. Как бы то ни было, она стала обузой, из-за которой губернатор писал королевскому министру, чтобы узнать, как он должен поступать с ней.
Эта история ничуть не заинтересовала Рене, когда она выложила ее ему. Причиной могло быть то, что она слишком живо напоминала о его собственной судьбе, или, может быть, у него просто не было времени и еще меньше желания думать о грешках своих товарищей по несчастью.
Он все больше времени проводил в гостиной за письменным столом. Поскольку бумаги, которые он получил, были доставлены ему с борта «Ле Парам», следовало предположить, что те, над которыми так прилежно трудился Рене, должны были отправиться обратно с тем же кораблем. Сирен пришла к выводу, что его усилия могли быть направлены только на то, чтобы вернуться во Францию. Не было ничего другого, что так сильно привлекло бы его внимание или потребовало такого прилежного обращения с пером.
Армана же просто интересовали люди с их причудами и слабостями, а также с тайными проделками. Он вспоминал разные истории и рассказывал их Сирен, чтобы позабавить ее. Даже губернатора и его жену его озорной юмор не оставил без внимания, и о них нашлось что рассказать.
Оказалось, что госпожа маркиза выдала мужу за обеденным столом одного из слуг. Обнаружилось, что тот воровал вино. Хозяйка дома обвиняла слугу в самых определенных выражениях, а бедняга в это время стоял, повесив голову, с трясущимися руками, и стонал от страха, что его высекут или еще каким-нибудь ужасным способом накажут за его преступление. Пока мадам Водрей произносила свою обвинительную речь, маркиз мерил взглядом слугу. Когда мадам замолчала, он небрежно махнул рукой: «Вы так вогнали беднягу в дрожь, моя дорогая, — сказал он, — что он заслуживает бутылки вина, чтобы успокоиться. Отдайте ее ему.
— А мадам Водрей, как она отнеслась к этому? — спросила Сирен.
— Никто не знает. Она не вдается в подробности, а никто не осмелится предположить, не надуманна ли эта история. По мне она звучит правдоподобно — своего рода упрек даме за то, что она устраивает такой шум из-за бутылки вина, словно жена какого-нибудь торгаша. Однако губернатор — человек с прекрасным чувством юмора, и это могла быть просто шутка над маркизой.
— Вы так думаете?
— Никогда нельзя сказать наверняка, он мастер скрывать свои чувства. Посмотрите только, как он принимал Рувийера на музыкальном вечере.
— Главного интенданта?
— Именно.. Не знаю, почему Рувийер появляется в доме губернатора, разве, может быть, из духа противоречия и потому что считает такие вечера общественными собраниями. Не понимаю я и то, зачем мадам Водрей приглашает его, если не для притворства, что ничего не знает о его жалобах.
— Но это уж слишком неправдоподобно, не так ли? Всем известно, что губернатор и главный интендант всегда не ладят, кем бы они ни были.
Слабым местом администрации колонии было то, что полномочия губернатора и главного интенданта, человека, отвечавшего за снабжение колонии и солдат, частично совпадали. Это вызывало трения в прошлом и продолжалось бы столько времени, сколько сохранялось бы подобное положение.
— А, но это же другое дело. Рувийер нападает на Водрея через его жену, пишет королевскому министру, обвиняя ее во всех мыслимых преступлениях, возможно, за исключением проституции. Водрей, чтобы его не обошли, подает официальные донесения, обвиняя Рувийера в том, что он продал предназначенные для Луизианы товары с выгодой для себя, подменил их товарами более низкого качества, а потом взвинтил цены на ту малую часть, которая была поставлена, до астрономических высот.
— Да это настоящая вражда.
— Можно сказать и так, и в немалой степени она вытекает из того, что оба — и мадам Водрей, и Рувийер — претендуют на право продавать торговые концессии и лицензии на питейные заведения с выгодой для собственных кошельков.
Именно цена взятки за концессии, как и удовольствие, получаемое от контрабанды, в прошлом удержали Бретонов от приобретения законного статуса торговцев.
— Так и делаются дела, я полагаю.
— К несчастью.
— И какое же впечатление производит на вас мысль о том, что дама замешана в подобных сделках, после того как недавно вечером вы превозносили влияние нашего пола на формирование общества?
Он улыбнулся ласковыми карими глазами.
— Вы думаете, вот и поймали меня, да? Но я признаю, что, хотя нахожу дела этой дамы менее чем утонченными, восхищаюсь ее сообразительностью и дерзостью.
— Вас восхищает сила в женщине?
— Только до некоторой степени! — поспешно сказал он.
Сирен улыбнулась, но не ответила, позволяя ненадолго воцариться тишине, и смотрела на Армана, пытаясь решить, задавать ли вопрос, вертевшийся в голове.
— Что такое, мадемуазель? У меня галстук в табаке? Или остатки завтрака на лацканах? Скажите скорее!
— Нет, нет, я просто думала, знаете ли вы что-нибудь о другой деятельности мадам Водрей в… в области коммерции.
