Валери Кинг - Свадьба на Рождество
Мэри стало мучительно жаль себя, жаль мистера Белпера. Завтра Рождество, и Хью с Гонорией поженятся. Сейчас уже слишком поздно, чтобы этому помешать.
Ей хотелось остаться одной хотя бы на несколько минут, пока Беатриса не потребует новую сказку, и она направилась в гостиную леди Рейнворт. Закрыв дверь, Мэри разожгла камин. Ей хотелось заплакать, выплакать все скопившиеся у нее в груди слезы, но она не могла — нужно было вернуться вниз и исполнить свое обещание почитать Беатрисе.
Как только Мэри присела у камина, в дверь тихонько постучали. «Это Беатриса, — подумала она. — Как объяснить девочке, что мне нужно немного побыть одной, чтобы успокоиться?»
— Заходи, — сказала она, вздохнув.
Дверь приоткрылась. Это был Хьюго.
— Можно мне войти? — спросил он тихо.
— Я думала, это Беатриса, — улыбнулась Мэри. — Это она послала меня в библиотеку за книгой. Конечно, ты можешь войти. А где Гонория?
— Она нездорова и пошла к себе. События последних дней на ней очень отразились, как ты понимаешь. Я не сознавал раньше, насколько она хрупкая — и душой, и телом.
Он вошел и закрыл за собой дверь.
Мэри с трудом сдержала душившие ее слезы. На лице Хью была написана покорность судьбе, но он не выглядел несчастным. Он выполнял свой долг, и Мэри достаточно хорошо его знала, чтобы понимать: он ни в чем не будет раскаиваться и сделает все, чтобы с честью выйти из положения. Хью всегда такой — вспомнить хотя бы то упорство, с которым он занимался восстановлением состояния Лейтонов…
Хью подошел к камину.
— Я пришел проститься с тобой, Мэри. Я не знаю, когда мы увидимся снова. Завтра в десять моя свадьба, и у меня не будет времени поговорить с тобой.
Он поставил ногу на каминную решетку. Мэри видела, что он изо всех сил старается сохранять хладнокровие.
— Увези меня, Хью! — сказала она шепотом, взяв его за руку. — До Гретна-Грин отсюда недалеко.
Он засмеялся.
— Я бы с удовольствием увез тебя на край света. Но ты ведь шутишь.
Мэри едва видела его сквозь слезы. Ей хотелось заверить Хью, что никогда в жизни она не была так серьезна. Но он прав. Как ни силен в ней дух приключения, она никогда не пойдет на то, чтобы расстроить чужое счастье. А их бегство погубило бы Гонорию.
Она подошла к нему ближе, и он взял ее руку в свою.
— Я люблю тебя, Фэрфилд. Я всегда буду тебя любить. Я был идиотом все эти годы, притворяясь, что мое чувство к тебе — это просто увлечение, которое скоро пройдет. И вот теперь я должен проститься с тобой — вместо того чтобы с радостью принять тебя в мое сердце, в мой дом, в мою постель… Прости меня, любимая. Я пытался просить Гонорию дать мне свободу, но, принимая во внимание обстоятельства смерти сэра Руперта… У нее нет теперь никого, кроме меня.
— Я понимаю. Я все сразу поняла, когда увидела ее в твоих объятиях.
— Мэри, прости меня! Я бы все отдал, чтобы быть свободным и посвятить тебе мою жизнь. Но это невозможно.
— Не расстраивайся, — сказала Мэри, касаясь рукой его лица. Слеза скользнула у нее по щеке.
— Не плачь, прошу тебя, — Хью поцеловал ее в щеку. — Я не могу видеть твои слезы. — Он поцеловал ее в другую щеку.
Мэри закрыла глаза, наслаждаясь прикосновением его губ.
— Поцелуй меня по-настоящему, Хью, — прошептала она.
Не колеблясь ни секунды, он прижался губами к ее губам. Это теплое чувственное прикосновение отозвалось у нее в сердце. Она прижалась к нему, и он теснее ее обнял. Его поцелуи становились все настойчивее и требовательнее. Мэри почувствовала, что слезы ее высохли, боль в сердце отпустила. Теперь всю ее наполняла радость, которую неизменно приносила ей близость Хью.
Воспоминания нахлынули на нее. Она вспомнила их поцелуй под омелой, а потом в музыкальном салоне в ночь рождественского бала и поняла, что не сможет забыть это, даже если захочет. Не сможет забыть его любовь. Найдет ли она когда-нибудь счастье с другим? Это казалось совершенно невозможным.
Через минуту Хью отстранился, вглядываясь в ее лицо, словно желая запомнить навсегда каждую черточку. Затем, без единого слова, он вышел.
Мэри долго не сводила глаз с закрывшейся за ним двери. Потом она вдруг осознала, что все еще держит в руке платок с монетой, и несколько минут она тупо на него смотрела.
Прощальный подарок мистера Белпера… Он влюблен в Гонорию, и ее никто не сможет убедить в том, что Гонория к нему равнодушна.
Мэри подвинула стул к камину, села и начала соображать. Пусть до свадьбы остается всего четырнадцать часов, может быть, еще удастся что-то сделать. Конечно, ситуация требует продуманного тонкого подхода, но чего-чего, а соображения у нее хватает. Даже если ее усилия окажутся напрасными, она должна попытаться поправить дело, пока еще не все потеряно!
В это время открылась дверь, и с книгой в руках вошла Беатриса.
— Я нашла «Тысячу и одну ночь»! — воскликнула очень довольная собой девочка. — Она у меня за кровать завалилась.
Мэри протянула ей руку, и Беатриса проворно заняла свое любимое место у нее на коленях.
«Время еще есть, — подумала Мэри. — Можно еще успеть придумать новый план. А пока я нужна Беатрисе».
— Только одну сказку, — строго сказала Мэри. — А потом ты должна отправляться спать, пока няня на тебя не пожаловалась.
Беатриса с готовностью кивнула и устроилась поудобнее, прижавшись головой к ее плечу.
26
Поздно вечером Мэри и миссис Певистон пробирались по заснеженной тропе, соединявшей Хэверседж-Парк с домом викария, который находился в нескольких сотнях ярдов к западу. Миссис Певистон шла впереди с фонарем. Огонь фонаря колебался в такт ее шагам от живой изгороди до камней дорожки. Весной, как рассказывала Мэри Гонория, дорожка выглядела очаровательно благодаря тюльпанам, нарциссам и гиацинтам, луковицы которых мистер Белпер заботливо высаживал по обе ее стороны. Но сейчас фонарь миссис Певистон освещал только снег.
В кармане алого бархатного платья Мэри лежал чистый лист бумаги, который был должен навеки изменить будущее ее и Гонории. А если не получится… Нет, об этом она даже думать не станет. Приведя в порядок свои мысли, Мэри целиком сосредоточилась на своем совершенно возмутительном плане.
Миссис Певистон уже предупредила миссис Трент, экономку викария, что Мэри придет вечером побеседовать с преподобным отцом, и попросила ничего ему об этом не говорить. Если миссис Трент и недоумевала слегка по поводу столь позднего и таинственного визита, более высокий статус миссис Певистон, как экономки Хэверседжа, исключал с ее стороны всякие возражения.
Миссис Певистон постучала медным молотком в парадную дверь, и им не пришлось долго ждать — миссис Трент всегда очень ценила благосклонность своей приятельницы. Запах свежеиспеченных пирожков и свежезаваренного чая свидетельствовал о том, с каким вниманием готовились в доме викария к посещению этой достойной особы.
