Дженна Питерсен - О чем мечтает герцог
— Некоторые врачи даже рекомендовали нам отказаться от сына и запереть его в сумасшедшем доме. Забыть о нём и родить другого ребёнка. — Мать рассмеялась пустым, лишённым всяких эмоций смехом. — Но я не могла этого сделать. Последние роды были очень тяжёлыми, я чудом осталась жива. Мы пытались зачать ребёнка после рождения сына, но безуспешно. Стало очевидным, что мы не сможем больше иметь детей, и поэтому я не смогу подарить наследника твоему отцу.
— Но почему было просто не рассказать обо всём случившемся остальным членам семьи? — с недоумением спросил Саймон. — Дядя Чарльз мог бы стать достойным герцогом, и кузен Эндрю — один из прекраснейших людей, которых я когда-либо знал.
Мать закатила глаза.
— Я хотела рассказать, но твой отец настоял, чтобы мы держали это в секрете.
— Но почему? — не мог успокоиться Саймон.
В ответ она покачала головой.
— Он был герцогом, и поклялся богом, что и следующим герцогом будет его сын. Не имело никакого значения, что он нарушает право первородства. Он хотел, чтобы его сын носил этот титул, и был готов пойти на любой обман, любые ухищрения, чтобы воплотить своё желание в жизнь. Мы без конца спорили об этом, но я была слишком слаба и погружена в своё горе, чтобы отстаивать своё мнение. Затем твой отец исчез на несколько дней, а когда вернулся…
Она замерла, а Лилиан, поняв, что произошло дальше, подняла руку и прижала её к губам.
— Он привёз Саймона… этого Саймона, чтобы заменить им вашего сына.
Взгляд его матери стал острым и пронзительным, когда она посмотрела на Лилиан.
— Да. — Её голос надломился и наполнился горечью от разбитого сердца и ото лжи, с которой она жила все эти годы. — Герцог привёз в мой дом этого мальчика, у которого были глаза моего сына, тот же цвет волос, и приказал мне вести себя, как будто это и есть мой сын, мой Саймон. Он сказал, что если мы подождём пару месяцев, никто ни о чём не догадается, дети быстро растут, меняются, а они были ещё и так похожи.
— Мне так жаль, ваша светлость, — прошептала Лилиан.
Саймон видел, что ей хочется подойти к его матери, поддержать её, хотя герцогиня никогда и не была добра к Лилиан. Как будто почувствовав это, его мать слегка отвернулась.
— Это было ужасно, — выдавила она. — Быть вынужденной притворяться, что ублюдок моего мужа был моим драгоценным Саймоном. — Её взгляд уперся ему в лицо. — Видеть тебя живым, невредимым и здоровым, в то время как мой мальчик влачил жалкое существование, и ему даже не было позволено жить со мной в одном доме, где я бы могла видеть его и прижать к себе всякий раз, когда бы я этого хотела.
Саймон покачал головой, ошеломлённый жестокостью своего отца. Он даже не мог себе представить, насколько ужасающей была жизнь его матери всё это время.
— Вот почему вы так ненавидели меня, — проговорил он голосом, лишённым упрёка и осуждения.
— Да, — холодно подтвердила она, но сил сохранять самообладание ей хватило ненадолго.
Как только это признание слетело с её губ, она уронила голову на руки и зарыдала так, как Саймону ещё никогда не приходилось видеть или слышать до этого. Несколько ужасных минут в комнате были слышны только продолжительные всхлипывания, временами переходившие в стоны.
В конце концов, герцогиня всё же взяла себя в руки и продолжила:
— Я действительно ненавидела тебя, но себя я ненавидела ещё больше. Понимаешь, иногда бывали мгновения, когда я даже… любила тебя. И каждый раз при этом я чувствовала себя предательницей по отношению к своему собственному сыну. Как будто я забыла о нём, позволив отобрать его у меня и заменить другим, как того и хотел мой муж. Поэтому я отдалялась от тебя, создавая между нами как можно большую дистанцию.
Саймон кивнул. В некотором роде, это признание облегчило его душевную боль. Он провёл столько времени в раздумьях, не в силах понять, почему его мать так равнодушна к нему. Теперь он знал причину, и ему стало немного легче.
— Но почему вы просто не открыли этот секрет? — продолжил расспрашивать он. — Вы могли прекратить всё это много лет назад.
— Твой отец никогда не поднимал на меня руку, — мягко заметила она. — Тем не менее, он достаточно ясно дал мне понять, что если я раскрою кому-нибудь правду, то за этим последует скорая и неминуемая расплата. Последствия моего неповиновения были бы ужасны, но я боялась не за себя, а за своих детей, ведь твой отец мог отдать Саймона другому попечителю, или даже причинить ему вред, если я расскажу кому-нибудь, что он наделал. Он мог отобрать у меня дочь, и сделать так, чтобы я никогда её больше не увидела. Я уже и так много потеряла, и рисковать ещё чем-то просто не могла. Поэтому я хранила молчание и позволила ему поступать так, как он хотел.
— А почему вы не заговорили, когда герцог умер? — тихо спросила Лилиан. — После его смерти вы могли бы рассказать правду, не опасаясь каких-либо последствий.
— Разве? — полным сарказма голосом парировала герцогиня. — Вы видели моего сына, мисс Мэйхью. Саймон, конечно, жив, но он совершеннейшее дитя. Если спустя столько лет я расскажу о том, что произошло, безусловно, последуют судебные разбирательства, которые будут выявлять все последствия этих событий. Все вовлечённые стороны, включая моего сына, будут вызваны в суд для дачи разъяснений по поводу сложившихся обстоятельств. Его подвергнут расспросам, чтобы оценить, может ли он исполнять обязанности, налагаемые на носителя герцогского титула. Как вы думаете, выдержит ли он такое, и как это на него повлияет?
Саймон покачал головой, представив себе брата, такого бесхитростного и невинного. Всю жизнь его держали в коттедже в изоляции и тщательно защищали от какого-либо воздействия внешнего мира. Саймон даже не мог вообразить, как отреагирует брат на шум, давку и тесноту лондонских улиц, на то, что его оставят для допроса с пристрастием один на один с людьми, которых он никогда прежде не видел, и которые вряд ли будут обращаться с ним с привычной для него деликатностью и добротой.
— Он не выдержит этого испытания, — произнёс Саймон. — Хуже того, над ним будут потешаться и осмеивать его. Найдутся и такие, которые посчитают его кем-то вроде циркового клоуна или балаганного шута.
Герцогиня кивнула, соглашаясь, а слёзы бежали вниз по её щекам.
— И ради чего всё это? Твой дядя Чарльз уже десять лет как мёртв, кузен Эндрю предпочёл жизнь священнослужителя судьбе пэра. Мы оба прекрасно понимаем, как бы он ненавидел выходы в свет, которые сопровождались бы непрекращающимися скандальными слухами об обстоятельствах принятия им титула.
Саймон не мог не принять этого во внимание. Разумеется, она была права. Каждый раз, когда он видел кузена, Эндрю в шуточной форме благодарил его за избавление от худшей участи в семье. Став герцогом, он бы сник и растерял всю свою страсть к жизни, не говоря уже о том роде занятия, которому мог бы предаться с восторгом и воодушевлением.
