Виктория Холт - Алая мантия
Потребовалась длительная подготовка. Те, кто работал на сэра Фрэнсиса, должны были действовать не только в полной тайне, но и с полной безупречностью. Доминго предстояло заучить код, который он должен был использовать в переписке. Никого из замешанных лиц нельзя называть по именам. Кодовые обозначения существовали также для всех, кто занимал высокое положение.
Чарли разрешили часто навещать Доминго в тюрьме, а когда его освободили, он поджидал его, кипя энергией. Доминго еще никогда не видел Монка в столь при поднятом настроении.
– Вы можете доверять Чарли! Я всегда готов услужить вам и сеньору Бласко.
– Значит, Бласко тоже освободили?
– Освободят завтра. Не беспокойтесь, отец. Предоставьте все Чарли.
Монк снял скромную комнатушку в таверне.
– Не вполне подходит для вашего преподобия, но это лучшее, что я мог найти. К тому же вы говорили, что скоро отправитесь в путешествие.
– Очень скоро, – подтвердил Доминго. Комната, которую нашел для них Монк, находилась на Лэдс-Лейн. Чарли приносил туда жареное мясо с Темзстрит и вино с набережной.
Бласко присоединился к ним на следующий день – он сильно побледнел, черты его лица заострились, а вокруг рта появились жесткие складки. Бласко не пытали – его страдания были душевными, так как в тюрьме ему сообщили о смерти Жюли. Но братья обрадовались, что они снова вместе. Тем не менее, Бласко был озадачен.
– Я не понимаю их, – сказал он. – Они схватили нас, заточили в тюрьму, а потом освободили!
– Мы не настолько важны, чтобы держать нас в заключении, – отозвался Доминго.
– Однако мы были достаточно важны, чтобы нас разыскивать.
– Возможно, они искали других. Но не будем ломать голову над их методами. Нам предстоит работа. Несколько домов готовы принять нас.
– Откуда ты знаешь об этих домах?
– В соседней камере сидели двое священников. Я слышал, как они молились. Мы стали переговариваться через стену. Наш тюремщик был неплохим парнем. Он пожал плечами и сказал, что не видит вреда в наших разговорах. Иногда он даже отпирал мою камеру и раз решал посещать священников. Они говорили о работе, которую я мог бы выполнить, получив свободу. Мы исповедались друг другу в наших грехах и вместе причастились. Они назвали мне имена людей, которые с радостью предоставили бы мне приют, и я узнал о семье в Девоне, которая хочет, чтобы я провел у них некоторое время, так как их священника отзывают.
– Нам поразительно везет, – заметил Бласко. – Очевидно, англичане немного повредились в уме, если сначала схватили нас, а потом отпустили.
– Возблагодарим Бога за их безумие, – сказал Доминго.
Наконец они отправились в Девон через графства Гэмпшир и Сомерсет. Красота пейзажей придала бы им бодрости, если бы обоих не тяготило чувство вины.
Только Чарли был счастлив и громко распевал, проезжая по крутым и извилистым дорогам.
Бласко было не до пения. «Жюли мертва, – говорил он себе, когда они ехали по вересковым пустошам. – Она умерла, направляясь ко мне. Почему она так хотела меня увидеть?»
Бласко представил себе мирный гугенотский дом, в котором жила Жюли с тех пор, как они прибыли в Англию. Почему она решила отправиться к нему в тюрьму, подвергнув опасности собственную свободу? Бедная, глупая, неосторожная Жюли! Он никогда так не думал о ней раньше.
Она не любила его. Между ними никогда не было любви. С его стороны была жалость, а с ее – долг.
«В чем я был не прав по отношению к Жюли? – спрашивал себя Бласко. – Может, мне следовало оставить ее убийцам на улице Бетизи, и это избавило бы ее от многих страданий? Может, я не должен был идти в этот дом, а остаться ночью в гостинице как добрый католик? Хотя в ту ночь ни один добрый католик не оставался дома. Добрые католики ходили по парижским улицам, и кровь капала с их шпаг. Будь я добрым католиком, моя бы жизнь была совсем другой. Я бы вернулся домой, женился на подходящей для меня женщине – разумеется, католичке, и жил бы с ней в согласии, как мои родители. Скольких лет страданий можно было бы избежать!»
А теперь образ Жюли будет преследовать его до конца дней. Жюли на крыше; Жюли в его объятиях в гостинице, покуда мимо движется процессия на кладбище Невинно Убиенных; Жюли, стоящая на коленях на кровати, прислушиваясь к шагам на лестнице; наконец, Жюли под ногами у толпы, спешащей поглазеть на казнь Бэбингтона…
Теперь, проезжая по вересковым пустошам, Бласко смотрел на кусты утесника, кажущиеся золотыми в солнечных лучах, на маленькие ручейки, бегущие среди камней, и спрашивал себя: «Что мы здесь делаем? Доминго выполняет работу, к которой его готовили много лет, а я… я шпионю для моей страны».
– Скоро покажется Плимут, – сказал Чарли. – Вы говорили, отец, что дом, куда мы едем, находится на самой окраине?
– Да, – отозвался Доминго. – Наше путешествие почти окончено.
– Ты уверен, что мы останемся здесь? – спросил Бласко.
– В Харди-Холле нас ожидает работа, – ответил Доминго.
– И хорошая работа, джентльмены! – подхватил Чарли. – Спасать людские души из рук дьявола!
– Мы окажемся неподалеку от моря, – заметил Бласко и подумал: католический дом, куда поручили ехать Доминго, весьма удачно расположен. Экспедиции в Тихий океан, Северную и Южную Америку отправляются из Плимута. Он начал многое понимать. Работа Доминго – убеждать людей сменить веру, а его работа – собирать сведения о судоходстве в проливе.
От него ожидают, что он будет действовать против англичан, которые оказались настолько глупы, что освободили его, трудиться ради возвращения Англии к католической вере, готовить почву для организации в этой стране Святой инквизиции.
Бласко содрогнулся – он не чувствовал влечения к подобной деятельности. Ему вновь припомнилась страшная ночь в Париже. Жестокости, практикуемые религией, к которой он принадлежал в силу рождения, вызывали у него отвращение. Бласко больше не был добрым католиком, но не стал ближе и к протестантизму. Он был просто человеком, который ненавидел жестокость и не желал принимать в ней участие.
В то же время Бласко ощущал в себе растущую апатию. Он напоминал сам себе стебли травы, которые ветер раскачивает в разные стороны.
Бласко любил Бьянку и потерял ее; он считал своей важнейшей обязанностью оберегать Жюли, но теперь в этом не было нужды. Все остальное казалось ему не имеющим никакого значения. Бласко будет делать то, чего от него ожидают, но с полным безразличием. Он станет просто жить от одного дня к другому, не заботясь о том, что с ним произойдет.
Наконец братья прибыли в Харди-Холл.
Когда они подъехали к дому, их тепло встретили сэр Уолтер и леди Харди. Конюхи забрали лошадей, после чего приезжих проводили в зимнюю гостиную, где был накрыт стол.
Чарли закусывал в буфетной отличным ростбифом, запивая его девонским сидром. Не теряя времени, он старался подружиться со слугами и рассказывал им, что прибыл издалека со своим хозяином, который будет давать наставления здешним молодым людям. Раньше он никогда не жил так близко от моря. Он приехал из Лондона, где большие корабли плавают по реке. Пожалуй, они не меньше тех, которые здешние жители видят в проливе. Возмущенные слуги заявили, что в проливе плавают огромные суда, которыми командуют знаменитые искатели приключений. Чарли был настроен скептически, но его веселость быстро завоевала расположение слуг.
Тем временем сэр Уолтер и леди Харди сидели со своими гостями и говорили им, как они рады их видеть.
– Мы высоко ценили отца Хита, – промолвила леди Харди. – Он пробыл с нами так долго. Для нас тяжелый удар, что его вызвали в Рим.
– Нас, священников, часто вызывают в наши семинарии, – сказал Доминго. – Естественно, что его вызвали после столь долгой службы.
– Мы очень опечалились, услышав, что святое дело потерпело неудачу, – заговорил сэр Уолтер. – И нас сильно встревожило, что предатели оказались в самой гуще заговора.
– Значит, вы слышали об этом? – спросил Доминго.
– Нас держат в курсе дел. Мы были предупреждены, когда Бэбингтона вызвали к Уолсингему, после чего, как вам известно, он сразу же был арестован. Для нас было жестоким ударом узнать, что Гилберт Гиффорд предатель. Как мог священник так поступить? Теперь нам известно, что Уолсингем заставил его работать на себя в обмен на сохранение жизни. Кто бы поверил, что священник способен на такое?
Доминго опасался, что они услышат, как колотится его сердце.
– Люди так слабы, – с трудом пробормотал он.
– Но священники! – воскликнула леди Харди. – А в результате наша королева мертва. Я слышала, что она мужественно встретила смерть и, хотя палач отделил ей голову от туловища только с третьей попытки, не дрогнула до конца. А мы даже не можем носить по ней траур!
– Зато мы можем оплакивать ее в наших сердцах, – сказал сэр Уолтер.
