Ольга Клюкина - Сапфо, или Песни Розового берега
Тут Дидамия вовсе закрыла себе рот ладонью, боясь обидеть Эпифокла неосторожным смехом и делая вид, что у нее зачесался нос.
— Послушай, Эпифокл, но как же вулкан? — спросила она, когда приступ смеха удалось подавить. — Ты же собрался после Фасоса отправляться на вершину Этны? Мы что же, в кратер вулкана тоже будем кидаться вместе, взявшись за руки? Я слышала, среди некоторых фараонов распространен обычай забирать с собой на тот свет и супругу, и всех домочадцев, и кухарок, чтобы они и там готовили им вкусные кушания?
— Да? Хм, хм, я пока не думал об этом, — серьезно сказал Эпифокл. — Но, конечно же, если ты захочешь…
— И ты мне тоже сделаешь золотые сандалии?
— Хм, хм, — нахмурился Эпифокл. — Мне кажется, в твоем случае, Дидамия, это вовсе не обязательно. И потом, я не уверен, что мне хватит материала сразу на две пары…
— Но если мы будем супругами, Эпифокл, то у нас все должно быть общим! — сдвинула брови Дидамия, изображая обиду. — Может быть, ты тогда дашь мне поносить хотя бы один сандалий? Я обещаю обращаться с ним аккуратно…
— Да? Хм, но я думаю, нам, Дидамия, учитывая разницу в возрасте, разумнее все же не становиться супругами. Ты будешь просто моей писицей и спутницей — чем это плохо? — нашелся с ответом Эпифокл.
— Но тогда, Эпифокл, если ты хочешь взять меня на работу, ты должен платить мне жалованье, как платят слугам, в том числе и тем, что переписывают книги и собирают хозяевам библиотеки. И сколько же ты собираешься мне платить, Эпифокл?
— О, Дидамия, на самом деле я очень, очень богатый человек, и у меня есть возможность как следует оплачивать твой труд, не говоря уж о том, что ты постоянно будешь делить со мной стол. Ты знаешь, я ведь очень люблю сладенькое!
И с этими словами Эпифокл с невыразимой нежностью погладил свой живот, который после бани снова сделался тугим и непомерно большим.
— Значит, ты берешь меня в рабыни? — воскликнула Дидамия и вдруг рассмеялась во весь свой густой грудной голос. — Как же это забавно, Эпифокл!
— Хм, хм, чему ты смеешься? — нахмурился старик.
— Но ведь когда-то, Эпифокл, я уже была настоящей рабыней, и для меня это — не новость.
— Ты, моя… царица? Рабыней?
— О да! Я занималась тем, что следила за очагом в доме одной знатной особы, которая купила меня на базаре. Я купала в лоханке ее детей, сажала на горшок и учила их грамоте. Ты хочешь, чтобы я снова вернулась к своим прежним занятиям, Эпифокл?
— Ты? Что ты такое говоришь, Дидамия? — воскликнул Эпифокл, совершенно пораженный. — Хм, хм, не могу в это поверить! Ведь среди здешних женщин ты больше всего похожа и своей фигурой, и походкой на знатную особу! Неужели ты не принадлежишь к числу свободнорожденных? Нет, я не верю ни одному твоему слову! Ведь родиться рабом или, как называет свою прислугу Алкей, «человеконогим» — это сущее несчастье, и притом я всегда мог за несколько стадий отличить раба от нормального человека!
— Не только одно несчастье, — невесело улыбнулась Дидамия. — Первое мое счастье, Эпифокл, заключалось в том, что все дети имеют обыкновение быстро расти. А когда хозяйские малыши подросли и я начала учить их грамоте и прочим премудростям, то уже почувствовала себя намного свободнее, чем раньше. Через некоторое время, Эпифокл, я уже учила детей сестры моей хозяйки, а потом и других ребят. Но я бы все равно оставалась рабыней, если бы не второе мое счастье.
— Какое? — переспросил Эпифокл, который все еще никак не мог поверить словам Дидамии и глядел на нее чуть ли не с испугом.
— А второе мое счастье, что я повстречала Сапфо, и она взяла меня к себе, чтобы я могла учить девушек грамоте, логике, истории и другим предметам в ее школе, — гордо улыбнулась Дидамия. — Сапфо выкупила меня у моей прежней хозяйки и дала полную свободу. Теперь, Эпифокл. я свободный человек на своем острове. И ты хочешь, чтобы я добровольно покинула эти берега?
— Хм, хм, ну, что же, — помолчав, сказал Эпифокл. — То, что ты сейчас рассказала, Дидамия, поистине удивительно. Но вовсе не обязательно, чтобы о твоей тайне знали остальные, пусть она останется между нами.
— Все, и Сапфо, и Филистина, уже знают мою историю!
— Я имею в виду тех, с кем нам придется встретиться на Фасосе или других краях. Хотя, конечно, Дидамия, не скрою — то, что ты, оказывается, не свободнорожденная…
— …У тебя есть время подумать, — поднялась с места Дидамия, не желая больше слушать старика. — Я уже слышу звуки праздника и не хочу сильно опаздывать.
Но в последний момент Дидамия не выдержала и добавила, стараясь сохранить на лице серьезное выражение:
— Но учти, Эпифокл, я поеду с тобой, только если ты мне тоже сделаешь золотые сандалии.
— Но — как, рабыне? Как… моя царица? Впрочем, ладно! Ложка счастья больше, чем бочка духа! — последнее, что услышала Дидамия, спеша на поляну, откуда уже доносились стройные звуки пения.
Эпифокл некоторое время все еще раздумывал, стоит ли ему отправляться на ночное веселье или предпочтительнее все же как следует выспаться, взвешивая все «за» и «против».
Больше всего Эпифокла склоняло в сторону опочивальни то соображение, что тяжеленный мешок с золотом все равно будет мешать ему танцевать и от души повеселиться вместе со всеми.
Эпифокл ведь и палку с собой носил вовсе не потому, что был действительно хромой — просто, опираясь на нее, было все же немного легче таскать повсюду за собой свою ношу.
Но все же, прислушиваясь к радостным крикам «Эвои! Эво, эво!», доносившимся с поляны и говорящим о том, что там уже вовсю начались танцы, Эпифокл спрятал мешок под кровать, а к животу подвязал подушку, чтобы сохранить прежнюю фигуру.
Точно так же он поступал и во время первых «фаоний», не ожидая, впрочем, что из подушки неожиданно посыпятся перья.
Тем более Эпифокл хорошо помнил, как пялился на него Алкей в бане, и тогда еще подумал, что все же напрасно поддался на уговоры поэта, который своим соловьиным языком порой умел убедить и в вовсе невозможном.
Но ощутив под хитоном непривычную легкость — Диодора набивала подушки в доме исключительно лебяжьим пухом, — Эпифокл почувствовал себя вольной птицей и почти бегом направился к поляне, даже забыв о своей палке.
Недаром слуги потом говорили, что Эпифокл шел к поляне уже пьяным, сильно размахивая руками и каркая на ходу, словно собрался взобраться на горку и взлететь в ночное небо.
Дидамия, заговорившаяся с Эпифоклом, к самому началу праздника немного опоздала, и, наверное, поэтому зрелище, открывшееся ее взгляду, показалось женщине еще более необычным, чем остальным.
