Жанна Бурен - Дамская комната
Девять лет назад она сама участвовала в таком же походе на заре, в приготовлениях к Маю, беззаботная и радостная. Тогда этот праздник светлых времен был невинным и радостным для новобрачной, еще сохранявшей свое место среди девственниц, принявших ее в свою чистую компанию… Голиарды, Артюс Черный, наконец, Гийом ворвались в этот мир, в котором еще царило детство. Они его разрушили навсегда… Как могла она с того самого дня не усомниться в намерениях своего случайного спасителя? Он появился там так кстати, словно специально для того, чтобы их защитить, защитить ее. И она в своей наивности даже не удивилась этому совпадению. Ведь Кларанс ей сразу сказала, что догадалась о тайне, сжигавшей сердце и чувства юного меховщика.
Господи! Какая черная дорога пролегла от леса Руврэ до леса Брешнэй!
— Когда мы вырастем, мы тоже пойдем за «маем», как ваши сестры? — с горящими глазами спрашивала свою приемную мать Агнес, державшая за руку маленькую Бланш, с которой они прекрасно играли.
— Ну, разумеется… если вам это будет приятно, моя козочка…
Не отрывая глаз от работы, Флори вспоминала все странные повороты своей судьбы, когда послышавшиеся за ее спиной шаги заставили ее обернуться. К ней подошел Арно, как бывало когда-то, когда они с полуслова понимали и во всем доверяли друг другу…
— Глядя на вас, спокойно сидящую под этими цветущими вишневыми деревьями, можно подумать, что рассматриваешь какую-то иллюстрацию к старинному рассказу, — заметил он. — Как Пенелопа, вы прилежно склоняетесь над вечной женской работой, которая так хорошо служит вашему уединению!
Не ошибалась ли она? Нет ли какого-то прозрачного намека в этом сравнении? Она приняла игру:
— Правда, брат, я рукодельничаю, по сравнение этим и кончается. Не надеясь ни на какое возвращение путешественника, мне не приходится ночью распускать то, что я вышила днем.
Он уселся на скамью рядом с нею.
— Вы уверены в том, что вам некого ждать?
Флори не успела полностью осознать значение этого вопроса, как сердце ее словно сорвалось с цепи.
— Вы имеете в виду Филиппа?
— Да. Он вернулся из Англии и сейчас в Париже.
— Уж если вы заговорили со мною об этом, значит, вы спросили и его. Что же он вам ответил?
— Что его уединение не принесло ему ничего нового, кроме того, что он чувствовал раньше.
— То есть?
— Что вам надо быть терпеливой и не отчаиваться.
— Согласен ли он простить меня?
— После всего того, что он пережил в Палестине, он пришел к тому, что должен вас простить, не держать на вас зла за причиненную когда-то боль. Старые раны зарубцевались. Увы, то, что врач из Монлуи рассказал ему по вашей просьбе, вновь разбередило их.
— И что же он намерен делать?
— Снова удалиться. Путешествовать. Попытаться понять, сможет ли жить без вас, причинившей ему столько страданий, или же, наоборот, что, несмотря па эти страдания, вы ему по-прежнему необходимы.
Флори не отрывала глаз от своих рук, лежавших на забытой работе. Внезапно узор стал ей не виден: из глаз ручьем полились слезы.
— Как вы думаете, есть какая-нибудь надежда на то, что он вернется ко мне?
— Не знаю. Мне кажется, он любит вас несмотря ни на что, но разочарования, обиды, тоска сделали свое черное дело в сердце, которое по самой своей природе одарено нерушимым стремлением к постоянству. Очевидно, ваш муж из тех очень немногих людей, которые не в состоянии расстаться со своей первой любовью… ему следовало бы вышить на красно-черном гербе, который отныне принадлежит ему, девиз: «Верность и Нежность»!
— Я не достойна ни того, ни другого!
— Да, верно, Флори, вы совершили много ошибок, но теперь вашего злого гения больше не существует. Молите Бога, чтобы добрый гений, которого ваши ошибки, возможно, еще не совсем отдалили от вас, вернулся к вам, пока еще не поздно!
— Так, значит, вы оставляете мне эту маленькую надежду?
— А вы сами, сестра, вы любите его, несмотря на все то, что произошло?
— От чистого сердца могу ответить вам, Арно, что да. Я обнаружила в надолго закрывшихся уголках моей души чувства, которые считала утраченными. За этим безумным увлечением, бросившим меня в бездну, о которой вам известно, уцелела, выжила втайне неведомая раньше любовь. Она возродилась во всей своей реальности.
По привычке прежних студенческих времен Арно покусывал травинку, сорванную здесь же, около скамьи. Это у него было признаком глубокого размышления.
— Таким образом, как это ни странно, ваше взаимное чувство должно оказаться более сильным, чем то, что по всей логике должно было его разрушить… Если Филипп в один прекрасный день согласится возобновить совместную жизнь с вами, это будет победой нежности над страстью.
— Несомненно. Но захочет ли он?
VII
— Бернар, желаете ли вы взять в жены Жанну, если на это согласится церковь?
— Да, желаю.
— Жанна, желаете ли вы иметь мужем Бернара, если на это согласится церковь?
— Да, желаю.
— Итак, оба вы обручены перед Богом.
Каноник Клютэн благословил молодоженов, преклонивших перед ним колена у портативного алтаря, установленного на улице Бурдоннэ, во дворе дома Брюнелей, поднял их с колен и от всей души обнял обоих.
Толпа родственников и друзей, собравшихся вокруг новобрачных, перешла из временной часовни в виде палатки в сад. Дети, которым церемония показалась слишком длинной, разбрелись под деревьями.
Погода стояла жаркая. Несмотря на то что над большой лужайкой был натянут тент, под ним в этот солнечный день начала июля было душно, и эта духота усиливалась ароматом цветов, букетами которых были украшены столы, а также духов, которыми гости надушились еще дома, запахами поданных блюд и разгоряченных тел.
— Вы правильно поступили, дорогая, назначив свадьбу на осень. Тогда будет свежее.
Иоланда Рипо обращалась к Матильде с той сдержанностью, оттененной благорасположением, с которой никогда не расставалась даже в часы праздника.
— Я все же предпочла бы, чтобы эти дети поженились до конца лета, но Этьен должен быть в августе на ярмарке в Труа, в Шампани. Хотя в тонкости таких демонстраций посвящен и Бертран, его отец лично ознакомиться с самыми значительными экспонатами. И он только позавчера вернулся из Провина!
— Его не слишком утомляют такие дальние путешествия?
— Он больше чувствует себя больным, когда ему приходится отказываться от поездок, чем когда удается поехать!
— Ваша дочь так хороша, Матильда! Во всех отношениях достойна вас!
Бесстыдно открывая свои кроличьи зубы и не переставая обшаривать взглядом все окружающее, Николя Рипо предавался своей обычной мании восхваления родственников.
