Мишель Яффе - Звездочет
— Почему он не сказал мне? Почему они?..
Его выпад против свидетеля заставил стражников вмешаться. Двое из них встали по бокам Луки.
— Вас предупреждали, — напомнил ему похожий на призрак синьор Альвизе. — Однако, принимая в расчет ваше положение, мы готовы предоставить вам еще один шанс, если вы обещаете воздержаться от подобных срывов.
— Не утруждайтесь. — Йен оттолкнул стражников. — Я ухожу отсюда. Мне здесь больше нечего делать. — Побелев от ярости, он решительно прошел к выходу, и никто не осмелился встать у него на пути.
— Если вы покинете зал, вас не допустят на заседание снова, — крикнул ему вслед синьор Архимед, но Йен только махнул рукой на его замечание, и дверь за ним захлопнулась.
Зеваки по обе стороны двери, жадно ловившие каждый звук, проникающий из-за запертых дверей, не могли поверить в свою удачу, когда жених девушки, обвиняемой в убийстве, покинул зал суда. Даже если бы он не пользовался репутацией человека, с которым лучше не связываться, выражение его лица было таковым, что никто из толпы не посчитал возможным препятствовать ему. Только Туллия набралась храбрости подойти к нему, когда он проходил мимо. Но Йен был так погружен в свои мысли, что не расслышал ее слов. С каменным лицом он спустился по лестнице к причалу, где его ждала гондола.
Бьянка была удивлена загадочным появлением слуги Йена, но еще более странным поведением самого графа. Какой идиоткой она была! Она надеялась заставить его признаться в содеянном, но ее разоблачения вынудили его позорно бежать. Йен понял, что еще немного — и все укажут на него пальцем как на позорного убийцу и предателя, и воспользовался случаем, чтобы покинуть зал суда.
Она вела себя неразумно, сначала доверившись Йену, а потом спровоцировав его. Ее независимый дух, рациональность, образованность завели ее в тупик. Точнее, привели к тому, что ее ждут несколько ночей в тюремной камере и смертный приговор. Преждевременный уход Йена был красноречивее вердикта судей.
Тоска, нахлынувшая на нее посреди унылого зала суда, казалась настолько глубокой и безысходной, что она почувствовала, что сейчас захлебнется в ней. И вдруг чихнула.
Лука поставил растение на стол подальше от нее, но она уже не могла остановиться и продолжала чихать, когда судья обратился к ней:
— Вы узнаете это растение, синьорина Сальва?
Бьянка попробовала ответить, но не могла сдержаться, снова чихнула и ответила на вопрос кивком. Тогда синьор Архимед взял что-то из горшка и высоко поднял над головой. Это был длинный тонкий кинжал, как раз такой, каким закололи Изабеллу.
— Вы можете объяснить, каким образом этот кинжал, предполагаемое орудие убийства, оказался спрятанным в этом горшке?
— Нет, я никогда не видела его раньше, — с трудом ответила Бьянка, борясь с чиханием.
— Значит, это не вы спрятали его в горшок? — недоверчиво спросил синьор Архимед.
— Нет, я не могла бы приблизиться к этому растению, не покрывшись аллергической сыпью, — с трудом вымолвила Бьянка.
— Но я не могу понять, как это могло помешать вам спрятать кинжал. — Синьор Архимед обратился к Луке: — Пожалуйста, повторите то, что вы сказали нам раньше.
Лука откашлялся, тревожно оглянулся на Криспина, оглядел стену зала за спиной Бьянки и только потом адресовал свою речь судьям:
— В воскресенье, накануне бала, я застал синьорину, когда она тайно ото всех бродила по оранжерее. Она спросила о моем хозяине, Криспине Фоскари, я ответил, что его здесь нет, а она продолжала бродить среди растений, а потом остановилась перед этим цветком и стала расспрашивать меня о нем. Я с самого начала понял, что оно не испытывает к ней добрых чувств, поэтому я ничего ей не сказал. А когда вчера вечером вы пришли ко мне, спросили про цветок и нашли в горшке кинжал, я понял, что все это неспроста, разрази меня гром.
— Я думаю, этого не случится, — ответил синьор Корнелио, взирая на свидетеля сквозь лупу. — Скажите, у синьорины Сальвы был шанс спрятать в горшке кинжал?
— Вы говорите о женщине и спрашиваете меня о том, был ли у нее шанс, — растерялся Лука. — Шанс — лучший друг женщины.
Его ответ был настолько двусмысленным, что синьор Корнелио решил не акцентировать на нем внимание. Он решил, что достаточно услышал и увидел на сегодняшнем заседании, и остальные судьи, уже проголодавшиеся, согласились с ним. Синьор Альвизе по традиции обратился к семье Грифалькони с вопросом, не хотят ли они сказать что-нибудь в защиту обвиняемой, и получил в ответ два тяжелых взгляда и храп. Поскольку Йен и Бьянка еще не были официально обручены, а по закону только родственники могли ходатайствовать о помиловании, на представителей семьи Арборетти никто не обратил внимания. Только Йен, как законный жених, мог выступить в ее защиту, но он продемонстрировал свою позицию как нельзя лучше. То, что за Бьянку не вступились ни бывшие, ни будущие родственники, не смутило судей, которые привыкли ко всему. Их молчание было гораздо красноречивее любого приговора.
Двадцать минут, которые потребовались судьям для вынесения приговора, Бьянка провела в зале суда. Она попробовала было предположить, как орудие убийства могли спрятать в горшке, пока цветок находился у Изабеллы, или что Йен подложил его позже, но ей было трудно выстраивать мысль, да и казалось это бессмысленным. Когда судьи огласили приговор, никто не удивился и не протестовал.
— Вы признаетесь виновной в убийстве Изабеллы Беллоккьо в соответствии с обвинением. Вам вынесен смертный приговор, который будет исполнен государственной властью в течение двух дней. — Синьор Корнелио говорил тихо, опасаясь вызвать волну возмущения у публики, не допущенной в зал заседания.
Бьянка обвела взглядом непроницаемые лица судей, затем равнодушные физиономии зрителей.
Ее взгляд только на мгновение задержался на тетке и кузенах, которые смотрели на нее так, словно вместо головы у нее вдруг вырос зеленый фурункул. Однако стоило ей перевести взгляд на скамью Арборетти, как на душе у нее потеплело: Криспин, Тристан, Майлз, Себастьян — все старались поддержать ее, ободрить, а Франческо и Роберто сплели пальцы рук в знак того, что молятся о ее спасении. Они готовы были пожертвовать всем ради нее, люди, которые не имели к ней никакого отношения. Но увы, было уже поздно.
Прежде чем она успела оценить их жест доброй воли, к ней подошли два стражника и взяли ее под локти. Бьянка неуклюже поклонилась скамье Арборетти, и ее вывели из зала в полузатопленную камеру для смертников. Когда за ней заперли дверь сырого подземелья, часы на башне площади Сан-Марко пробили двенадцать. Время, когда можно было доказать свою невиновность, безвозвратно упущено. Ей оставалось жить всего сто шестьдесят восемь часов.
