Джорджетт Хейер - Роковой сон
— Его и правда так приветствовали? — недоверчиво переспросил Эдгар. — Чужака? Захватчика?
— Будь уверен, они мечтали, чтобы мы пришли. Ты ведь не видел Вальтера Мантса и его людей. Мен стенал под его игом, когда мы пришли заявить о своих правах, а народ убежден, что Вильгельм — именно тот правитель, который им нужен.
Эдгар недоверчиво покачал головой.
— Конечно, но… Так что же после вашей веселой атаки?
— Мы пошли из Ле-Мана в Майен, и поняли, что приступом город не возьмешь. Решили применить огонь.
— Вот как? Но ведь нечто подобное было при Мортемаре?
— Да, но цель тут явно посложнее. Говорили, что Майен вообще не взять, уж слишком сильно он укреплен. А у нас на все про все ушло полдня, не больше.
Рассказ Рауля был неожиданно прерван устрашающим воплем: «Ату его!» В кустах неподалеку послышалась возня, оказалось, что сквозь них продирается молодой Роджер, старший сын сенешаля Фицосборна, преследуемый по пятам Робертом, крепким мальчуганом, наследником Нормандца.
Роджер остановился, увидев двух прогуливающихся рыцарей, и бросился было назад, но Роберт бросился к ним, крича:
— Эй, господин Рауль! Вы знаете, что отец привез с собой девочку, с которой меня обручили? Ее зовут Маргарет. Так знаете? Она будет моей невестой!
Он остановился прямо перед Раулем, глядя на него с улыбкой на симпатичной мордашке.
— Желаю вам веселой помолвки, милорд, — поздравил мальчика Рауль. — Вы уже видели леди Маргарет?
— О, конечно! — Роберт встал, широко расставив ноги. — Она постарше, чем я, но такая маленькая и бледненькая, что вы просто не поверите. Мама говорит, что ее будут воспитывать вместе с моими сестрами, а Аделизе это не нравится, потому что Маргарет имеет более высокое положение, чем она сама, да к тому же сестрица ревнует: ведь граф Эриберт умер и у нее теперь нет жениха. И правда, Маргарет будет иметь большее влияние, потому что она — моя невеста, когда отец умрет, то я буду герцогом Нормандии. — Мальчик закружился около Рауля. — Когда это случится, Роджер станет моим сенешалем, каждый день будет праздник, охота и турниры…
— Кстати, — прервал восторги мальчика Эдгар, — кажется, вы, маленький господин, сбежали от воспитателя, поэтому не исключено, что за это скоро будете наказаны.
Роджер, который вертелся позади, глупо осклабился, а Роберт, лишь резко вскинув голову, сказал:
— Чему быть, того не миновать. Сейчас, когда отец вернулся, вдоволь позабавиться все равно не удастся. Скорей бы он опять ушел на войну.
Рауль сухо заметил:
— Глупая болтовня, милорд! Слушайте, а как обстоят дела у ваших братьев? Наверно, выросли, как и вы, за последнее время.
— С ними все хорошо. Вильгельм еще просто глупая малявка, а Ричард скоро будет здесь, он такой медлительный и всегда отстает от нас с Роджером.
— Не очень-то хорошо с вашей стороны убегать от него, — заметил Эдгар.
— Ой, он уже идет, я слышу шаги, — перебил его Роджер. — Понимаете, мы не нарочно бросили его, просто играли в догонялки.
— Что касается меня, — честно признался Роберт, — я бы с удовольствием потерял Ричарда где-нибудь. Только послушайте его! Он еще большее дитя, чем Вильгельм Рыжий.
За кустами послышался плачущий детский голос, и появился тощенький бледный ребенок с прекрасными, как у матери, волосами. Увидев брата, Ричард немедленно начал браниться:
— Ненавижу тебя, Роберт! Ты от меня прячешься! Вот пожалуюсь отцу, и тебя отлупят.
— И тебя тоже, если расскажешь, что мы сбежали с уроков, — парировал Роберт. Он снова принялся без устали выделывать ногами кульбиты, уцепившись за мантию Рауля.
— Ох, если бы этой латыни не было на свете! Я бы хотел целыми днями скакать на коне или упражняться в рыцарском деле.
— Нет, ты никогда не будешь скакать так же хорошо, как я, потому что твои ноги слишком коротки! — завопил Ричард. — Господин Рауль, герцог говорит, что Роберта надо называть Короткие Штанишки, потому что у него такие короткие…
Продолжить он не смог. Роберт бросился на него с яростным криком: «Свиноголовый!», и мальчишки, вцепившись друг в друга, как два диких кота, покатились по траве.
Эдгар одной рукой оттащил Роберта за шиворот и держал крепко, пока тот брыкался и вырывался. Обратившись к другу, он сказал:
— Уверяю, Рауль, это настоящие сыновья Сражающегося Герцога… да перестаньте же, молодой лорд! Все ваши учителя сбегутся на эти вопли.
Так и случилось. Наблюдая за тремя мальчиками, которых под присмотром повели во дворец, Эдгар сказал, то ли в шутку, то ли всерьез:
— Кажется, герцог воспитал наследника, который не принесет ему радости. Сын уже с ним ссорится.
В этих словах оказалось правды больше, чем казалось тогда говорившему. Из всех детей именно Роберт, первенец, на которого возлагались такие большие надежды, был наиболее не похож на герцога ни сердцем, ни умом. Мальчик оказался очень импульсивным и не переносил, чтобы ему перечили, а его отец, к сожалению, был человеком очень властным. От матери ребенок унаследовал нежелание чему бы то ни было повиноваться и из чистого упрямства восставал против всяческой дисциплины. Матильда же обожала первенца и, как только могла, уберегала от гнева мужа. Роберт слишком рано начал считать отца деспотом и бояться его, но, будучи истинным сыном своей матери, он скрывал свой страх под маской непослушания, поэтому то и дело вызывал недовольство герцога.
Что касается остальных детей, то никто и не рассчитывал, что потомство столь бурного союза сможет долго прожить мирно. Детские комнаты дворца сотрясались от ссор: Роберт дрался с Ричардом. Аделиза воевала со своими гувернантками со всей неустрашимостью, которую не могли сломить даже розги, малышка Сесилия проявляла заносчивость, едва ли приличествующую ее святому предназначению, и даже трехлетний Вильгельм демонстрировал всему свету, что огненный его темперамент не уступает цвету волос.
Наблюдая со стороны за своим сыном, герцог как-то сказал с раздражением:
— Эх, Рауль, неужели у меня не появится преемника получше, чем Короткие Штанишки? Господи, да во мне было больше разума, когда я был младше Ричарда, чем будет у него, когда он дорастет до моих лет!
— Ваша милость, имейте терпение, вспомните, вы прошли более суровую школу.
Герцог посмотрел, как его сын уходит, обняв за плечи сына Монтгомери, и презрительно бросил:
— Он слишком покладистый и ему обязательно надо, чтобы его любили. Разве я когда-нибудь беспокоился о такой ерунде?! Говорю тебе, Роберт думает сердцем, а не головой.
Рауль некоторое время размышлял, прежде чем ответить:
