Мэри Бэлоу - Просто незабываемая
– Вам это и не нужно, – уверенно ответила Фрэнсис. Достигнув бокового входа в Гайд-парк, они вошли в ворота и свернули на узкую тенистую тропинку, которая шла параллельно улице, но которую скрывали от любопытных глаз густые деревья. – Никто не может быть для другого открытой книгой, даже если между ними существуют близкие отношения.
– А между нами такой близости нет?
– Нет. Совершенно нет.
Лусиус подумал, что выставляет себя полным дураком, и попытался представить, как все было бы, если бы они поменялись ролями. Что, если бы она добивалась его, а он дважды совершенно недвусмысленно сказал бы ей, что она ему не нужна? Что он чувствовал бы, если бы она снова искала с ним встречи, устроила бы все так, чтобы остаться с ним наедине, и заявила бы, что хочет знать, кто он такой?
Картина получилась непривлекательной.
Но что, если его поведение было противоречивым? Что, если в то время, когда его губы произносили «нет», все его существо говорило «да»?
– Расскажите мне о своем детстве, – попросил Лусиус. Боже правый, неужели он окончательно лишился рассудка? Его никогда в жизни не интересовало ничье детство!
Фрэнсис громко вздохнула, и несколько секунд ему казалось, что она так и будет молчать.
– Почему бы и нет? – наконец сказала она, словно обращаясь к самой себе. – Мы выбрали очень длинную дорогу домой, так что можно и поговорить о чем-нибудь.
– Это воодушевляет. – Идя по дорожке, Лусиус посмотрел вниз, на девушку: на ее лице плясали пятна солнца и тени, и в платье из кремового муслина и простой соломенной шляпе она выглядела совершенно немодно, но в то же время очаровательно и изящно.
– Вам пойдет на пользу, если я следующие несколько часов буду без передышки описывать все подробности, которые смогу вспомнить из своего детства. – В первый раз улыбка коснулась ее губ, когда Фрэнсис взглянула на Лусиуса.
– Безусловно, – согласился он. – Но дело в том, Фрэнсис, что мне вряд ли это наскучит.
– Это было счастливое, безоблачное детство, – покачав головой, начала она. – – Я никогда не знала матери, поэтому и не тосковала по ней. Отец был для меня всем, хотя я была окружена няньками, гувернантками и другими слугами. У меня было все, что можно купить за деньги, но в отличие от многих избалованных детей я не была заброшена в духовном плане. Отец каждый день проводил со мной по нескольку часов, читая мне, играя или гуляя со мной. Он приучил меня читать, узнавать новое, заниматься музыкой и добиваться всего, чего я способна добиться. Он научил меня дотягиваться до звезд и не соглашаться на меньшее.
Лусиус мог бы спросить, почему она забыла этот последний урок, но не захотел снова спорить с ней, чтобы она опять не замолчала.
– Вы жили в Лондоне? – спросил он.
– Большую часть времени, – ответила Фрэнсис. – Мне он нравился. Там всегда можно было пойти в какое-нибудь новое место, полюбоваться какой-нибудь новой церковью, побродить по музею или картинной галерее, можно было прикоснуться к истории и увидеть массу людей. И там всегда были магазины, библиотеки и кафе, куда можно было сходить, парки, где можно было погулять, и река, по которой можно было поплавать.
И тем не менее сейчас она избегала Лондона. После Рождества Лусиусу не удалось уговорить ее вернуться сюда, несмотря на то что он предлагал ей беспредельную роскошь взамен той скучной жизни, которую она вела в Бате.
– Но я выезжала и за город. Мои двоюродные бабушки иногда приглашали меня к себе. Когда я приехала в Англию, они хотели, чтобы я жила с ними – к тому времени бабушка Марта уже овдовела. По-моему, они считали, что мужчина не сможет один вырастить и воспитать дочь, особенно в чужой для него стране. Но несмотря на то что искренне люблю их и всегда была благодарна им за заботу, я рада, что отец меня не оставил.
– У него были честолюбивые планы сделать из вас певицу? – задал вопрос Лусиус, снова обратив внимание, как резко Фрэнсис опустила голову, когда мимо них по той же выбранной им уединенной дорожке прошла пожилая пара, с которой он не был знаком.
– Скорее мечты, а не планы. Он не брал учителя пения, пока мне не исполнилось тринадцать лет, и не позволил мне петь ни на каких прослушиваниях или общественных концертах, хотя мой учитель пения говорил, что я уже готова. Отец сказал, что следует подождать, когда мне исполнится восемнадцать и мой голос окончательно сформируется. И даже тогда это могло состояться только в том случае, если бы я сама этого по-настоящему захотела. Он был непоколебим в своем убеждении, что ребенка нельзя эксплуатировать, даже если он талантлив.
– Но разве он не предполагал, что в восемнадцатилетнем возрасте вы можете подумать о замужестве?
– Он признавал это как возможный вариант. И нужно сказать, когда мне исполнилось восемнадцать и леди Лайл согласилась представить меня великосветскому обществу, он настоял, чтобы мы ничего не предпринимали относительно моей музыкальной карьеры, пока не кончится лето. Но потом он внезапно умер от сердечного приступа. Но он мечтал, чтобы я стала певицей, так как знал, что я сама мечтаю об этом. Он не стал бы принуждать меня к чему-либо против моей воли, хотя именно так мой дедушка поступил с моей матерью, когда она была еще совсем юной.
– Ваша мать была певицей? – спросил Лусиус.
– Да. Как говорил отец, она была очень хорошей певицей. В Италии. Там он влюбился и женился на ней.
– И вы позволили своей мечте и своим планам умереть вместе с отцом? Вы не пробовали петь в концертах или найти какого-нибудь спонсора? – Разве ее бабушки не говорили, что у Фрэнсис был спонсор и что она даже пела для публики? – Вы переехали жить к леди Лайл, не так ли? Неужели она не предложила вам свою помощь?
– Предложила. – Голос у Фрэнсис изменился, он стал напряженным и холодным. – И я несколько раз пела для небольшой аудитории. Но мне это не нравилось. Когда я увидела объявление о месте учительницы в школе мисс Мартин в Бате, я отправила письмо и получила это место. И я нисколько не сожалею о принятом тогда решении. Там я счастлива – о, удовлетворена, если хотите. И в удовлетворенности, лорд Синклер, нет ничего плохого.
А-а. На долю секунды Лусиус почувствовал, что вторгся в ее жизнь. Казалось, Фрэнсис с удовольствием рассказывает о себе – ее лицо светилось, глаза радостно блестели, голос был полон воодушевления, но потом она снова замкнулась. Как полагал Лусиус, хорошенькую юную леди, которая вышла в свет под покровительством баронессы, несомненно, ожидало замужество, даже если отец не оставил ей ни гроша. Но даже если в ее жизни не было конкретного жениха, перед ней открывалась блистательная перспектива стать знаменитой певицей. Это была мечта ее отца, она сама мечтала об этом большую часть жизни, и леди Лайл была готова помочь ей.
