Марго Арнольд - Падший ангел
И он выпорхнул в мир, который вдруг наполнился для него новым смыслом.
Я лежала, пытаясь спокойно осмыслить ситуацию, хотя столь бурная реакция Эдгара на неожиданное известие глубоко поразила меня. Получалось, что я почти помимо собственной воли сожгла за собой все мосты. Ведь теперь любая моя попытка представить случившееся в ином свете была бы равнозначна гибели Эдгара Спейхауза, означая крушение всех его надежд. Потом пришла мысль о том, сойдет ли мне с рук обман. Я была на третьем месяце беременности, и если ребенок родится в срок, то для Спейхауза это попросту означало бы рождение ребенка недоношенным, семимесячным, поскольку мы были вместе в течение месяца.
Но можно ли родившееся в срок дитя выдать за семимесячного недоноска? Честно говоря, я не знала этого, однако тут в моих ушах напоминанием зазвучал многозначительный голос Джереми: «Спейхауз способен поверить во что угодно». В данном случае Эдгар был единственным человеком, чье мнение было для меня решающим, к тому же он отчаянно хотел верить, что ребенок – от него. И я пришла к выводу, что обман может удасться. Таким образом было бы найдено решение сразу нескольких проблем: обеспеченное будущее ребенка, да и мое тоже, стоило мне только захотеть. К тому времени я узнала Спейхауза слишком хорошо, чтобы сомневаться в его словах. Случись что-нибудь с его супругой, я вышла бы замуж за одного из самых богатых и знатных людей во всей Англии. Мой сын, – а я ни на секунду не сомневалась, что это будет именно мальчик, – незаконнорожденный отпрыск девки с Рыбной улицы, стал бы наследником одного из старейших родов в стране.
Но тут мои мысли приняли иное направление. Допустим, мне удастся обмануть Эдгара, но как быть с Дэвидом? Я сбежала от Дэвида отчасти потому, что хотела избавить его от ответственности за ребенка, отцом которого он являлся. Но я не хотела и не могла навсегда вычеркнуть его из своей жизни, потому что он был частью меня самой, моим любимым, моим желанным. Я не слишком задумывалась о том, как преподнесу ему нашего ребенка в качестве «свершившегося факта», смогу ли я сделать так, чтобы ребенок был для него только радостью, а отнюдь не новой обузой. Но как бы то ни было, именно в этом я видела свою высшую цель. А что мне было делать теперь? Каким образом мог вернуться ко мне Дэвид, если я вдруг стану обожаемой женой его начальника, который к тому же твердо убежден, что именно он отец ребенка? Как их примирить, чтобы при этом не пострадали ни Дэвид, ни Эдгар? От всех этих мыслей голова моя шла кругом, я не видела выхода из тупика.
Позвав Марту, я излила ей все свои мысли и сомнения. Она молча слушала меня с видом карающего ангела на Страшном Суде, а когда я закончила, произнесла своим странным сухим голосом:
– Я видела, как он выходил из дому, – его словно подменили. И я догадалась отчего.
– Так что же мне делать, Марта? – жалобно спросила я.
Как всегда, прямого ответа не последовало.
– От зачатия до родов проходит немало времени, сказала она хмуро. – Чему быть, того не миновать. Тут уж ничего не поделаешь. Не от вас это зависит, так что не стоит ни о чем думать и беспокоиться. – Вдруг ее прекрасные темные глаза наполнились болью. – Если бы я смогла избавить вас от страданий, – произнесла она смягчившимся тоном, – то с радостью умерла бы ради этого.
– Женщины постоянно рожают, – сказала я довольно раздраженно, поскольку ее слова меня отнюдь не утешили, – и их страдания при этом не всегда столь уж велики. У меня много сил, так что роды я как-нибудь выдержу.
– Из всех страданий это будет самым малым, – голос Марты зазвенел от волнения, – и в родах я смогу вам помочь. Но будут и другие, более тяжкие муки, где даже я ничего не смогу для вас сделать…
И, закрыв лицо ладонями, она выскочила вон из комнаты как укушенная.
Ей, как обычно, вполне удалось одновременно озадачить и разозлить меня. «Вот уж в самом деле, – думала я, окончательно выведенная из себя, – чем старее, тем глупее. Не знаю, смогу ли я терпеть ее и в будущем». Но все же в словах Марты при всей их странности была соломинка надежды, и я вцепилась в нее, как утопающий. Между зачатием и родами действительно проходит не так уж мало времени, и я с наигранным оптимизмом подумала, что за оставшиеся шесть месяцев мне на ум наверняка придет какой-нибудь замечательный план.
Как, должно быть, злорадно хихикали в этот момент парки,[24] верша свою черную работу!
И все же после утреннего разговора с Эдгаром настроение у меня поднялось. Частичка счастья, окружавшего его подобно ореолу, передалась и мне. Жизнь моя начинала обретать новые краски, даже приступы тошноты стали реже. Эдгар и прежде был неизменно внимателен и нежен ко мне, а теперь своей предупредительностью стал мне просто докучать. Его любовь ко мне приняла характер обожествления, и в пределах возможностей, ограниченных скупостью скряги-жены, он осыпал меня подарками и знаками внимания. Он постоянно хлопотал по поводу моего здоровья, и, если бы не наши с Мартой усилия, перед домом выстроилась бы длинная процессия врачей.
То и дело к нам приходили юристы, устраивая торжественные совещания, а Эдгар начал вести со мной разговоры о состоянии, как если бы сын уже родился, вырос и был готов взять наследство в свои руки. Он заставил меня погрузиться в объемистые тома по истории рода и книги с гравюрами имения Спейхауз и прилегающих владений. Его энтузиазм был столь безграничен, что мне не хватало духу огорчать его хотя бы намеком на скуку, которую эти занятия нередко на меня нагоняли. Не удовлетворившись одним разговором, он добрый десяток раз разъяснял мне порядок наследования в роду Спейхаузов.
Кажется, у него был какой-то кузен, который также носил родовое имя. В случае смерти Эдгара этот человек вне зависимости от собственного желания становился наследником родового имения,[25] однако он был значительно старше Эдгара и к тому же считался закоренелым холостяком, чьи наклонности, судя по всему, исключали даже саму мысль о браке. После его кончины все состояние переходило к ребенку, причем не имело значения, будет ли он признан законным или нет. Я рассеянно слушала все эти объяснения, в то время как мысли мои блуждали в поисках решения моих собственных, более насущных проблем.
Но, как и предсказывала мне моя сивилла,[26] решение зависело не от меня. Однажды утром я сидела в библиотеке, просматривая отчеты Люси Барлоу и поражаясь росту доходности шляпных мастерских. Эта сцена настолько запечатлелась в моем мозгу, что даже сейчас, закрыв глаза, я могу вспомнить цифры, которыми были исписаны нескончаемые страницы. Дело было после Рождества, погода стояла холодная и сырая. Хотя в помещении было достаточно светло от неяркого сияния зимнего солнца, заглядывавшего в широкие окна, я сидела перед жарко пылавшим камином, дрожа от холода, который, казалось, сочился во все щели. Эдгар объезжал соседние графства, инспектируя пороховые погреба королевской артиллерии, а Марта отправилась на улицу по каким-то поручениям. В доме было безлюдно и очень тихо. И когда раздался стук в дверь, вслед за которым в парадном послышался мужской голос, я не придала этим звукам особого значения, полностью погруженная в свои размышления. Внезапно дверь в библиотеку распахнулась. Я подняла глаза и вздрогнула от неожиданности: это был Дэвид.
