Евгений Маурин - Шах королеве. Пастушка королевского двора
– Нет, мне нужно, чтобы все это было сделано до вечера пятницы этой недели.
– Вот это так! А то мне ведь нужно сегодня устроить ваше дело с Сен-Клу.
– Да, да, милый Жак! Хорошо, что ты вспомнил! Как бы нам не прозевать отъезда пажа!
– Нет, я сейчас же отправлюсь на разведку к конюхам!
– А если найдется время, то пришли мне писца. Да, кстати, а когда тебя можно ждать обратно?
– Если паж выедет сегодня до вечера, то в четверг утром я уже надеюсь быть обратно!
– Отлично! Спасибо тебе за все, милый Жак! А теперь переедем обратно «на сушу» и займемся каждый своим делом!
Они переехали на паромчике на берег и разошлись в разные стороны. Беатриса поспешила домой, чтобы распорядиться первым завтраком Луизы, а Жак Марон направился на конюшенный двор герцогини Орлеанской, чтобы разузнать там, что нужно.
Оказалось, что лошадь для пажа Филиберта еще не заказана, но приятель-конюх обещал сейчас же дать знать Жаку, как только это будет сделано. Затем Жак отправился к другому приятелю, цирюльнику в городе. С ним он столковался о бороде и костюме купца средней руки, объяснив все любовной интригой. Затем, распорядившись, чтобы на двор к цирюльнику привели крепкую, выносливую верховую лошадь, Марон вернулся домой.
Дома Жак обменялся с другим лакеем выходными днями и стал ждать конюха. Наконец пришел и тот с известием, что лошадь приказано седлать и что паж Филиберт выедет через полчаса. Тогда Жак поспешно кинулся к цирюльнику, прикрепил там фальшивую бороду, переоделся и бодрой рысцой пустил коня по дороге на Корбейль.
X
Первоначально Жак предполагал ехать не торопясь до самого Корбейля, останавливаясь лишь на небольшое время для отдыха лошади. Прикидывая по времени, Марон рассчитывал, что именно в Корбейле паж остановится для более продолжительного отдыха и для приема пищи; следовательно, именно там легче всего будет завязать знакомство.
Однако едва только Жак Марон отьехал пять-шесть лье,[39] как перед ним встало совершенно неучтенное ранее препятствие. Тут, на крутой излучине Сены, стояла небольшая деревушка Сэн-Бонэ-о-Буа, от которой на Корбейль шли две дороги, имевшие каждая свое преимущество. Одна была короче, но, пользуясь ею, приходилось четыре раза переправляться вброд. Другая была ровна и удобна, но вела значительно в обход. Какой из них отправится Филиберт? И с какой скоростью он будет ехать? Ведь если он поведет коня на рысях, то, избрав даже более длинную дорогу, перегонит Жака! А вдруг как Филиберт от Сэн-Бонэ отправится уже не верхом, а просто спустится вниз по Сене – путь, которым, по уверениям крестьянина, сообщившего все эти сведения, пользовалось немало людей!
Таким образом, Жаку оставалось одно – остановиться в харчевне, находившейся на пригорке в сотне шагов от дороги.
Так он и сделал. Войдя в харчевню «Бравый моряк», он велел подать себе вина и уселся у окна, откуда была отлично видна дорога.
В это время дорога вообще не изобиловала путешественниками, да в Сэн-Бонэ они и вообще-то редко останавливались. Поэтому хозяин харчевни, толстый, добродушный весельчак, до смерти обрадовался гостю, подсел к нему со своей бутылкой вина и повел оживленную беседу. Жак сам был человеком веселым и общительным, и через полчаса хозяин и гость были уже добрыми друзьями.
Прошел целый час, было рассказано уже немало интересных историй и забавных анекдотов, а паж Филиберт все еще не показывался. Тут желудок напомнил Жаку, что он, верный слуга, совершенно забыт хозяином, горячо принявшим к сердцу поручение Беатрисы Перигор.
– А, что, патрон, – сказал Жак, – время как будто клонится к обеду! Право, я с еще большим удовольствием выпил бы свежую бутылочку винца, если бы вдобавок к ней у вас нашелся кусок горячего мяса!
– Великолепно! – отозвался толстяк. – Сейчас я угощу вас такой курицей, отведав которую, вы всю жизнь будете помнить Тимолеона Бланжи!
Бланжи тут же взялся за хлопоты. Он приказал слуге развести огонь на очаге, а сам отправился в кладовую и принес оттуда громадного каплуна, уже вычищенного и ощипанного, и большой кусок свиного сала. Затем, приняв глубокомысленный и торжественный вид, трактирщик стал священнодействовать. Он натер каплуна разными специями, затем нарезал сало длинными полосками, обложил им птицу, перевязал веревкой и самым безжалостным образом надел спеленутого каплуна на вертел.
Тем временем дрова на очаге почти прогорели, образовав много угля. Тогда Тимолеон Бланжи нацепил вертел на стойки у очага, закрепил ручку и принялся медленно вертеть жаркое над кучей пылающих углей.
Через несколько минут полоски сала стали таять и прижариваться. Сало и сок из курицы стекали на подставленную сковородку, шипя и отбрасывая в стороны струйки синеватого дымка, а Бланжи захватывал стекавшую подливку особой ложкой и ревностно поливал соком медленно поворачиваемую птицу.
По всей комнате распространился ароматный запах жаркого, и, чем дальше шло время, тем этот запах становился все более дразнящим, заставляя голодного Жака Марона усиленно глотать жадную слюну, и тем аппетитнее потрескивала подрумянивавшаяся птица.
– Еще десять минут, и вы увидите, что такое курица Тимолеона Бланжи! – внушительно произнес хозяин. – Жан, – обратился он к слуге, – поворачивай медленно вертел, а я тем временем спущусь за вином. О, я угощу вас таким дивным напитком, которого вы тоже долго не забудете! – прибавил он по адресу Жака, скрываясь за дверью.
Через минуту он вернулся с парой бутылок в каждой руке. Когда они были торжественно поставлены перед Жаком, последний почувствовал, что его аппетит еще более разрастается, становясь просто зверским: ведь эти бутылки были в той благородной пыли и плесени, которая свидетельствовала о древности происхождения благородного напитка!
Жак положительно считал секунды, отделявшие его от такой многообещающей трапезы. И вдруг в тот момент, когда голодный Марон уже считал себя на пороге блаженства, показалось облачко пыли, в котором отчетливо вырисовалась фигура конного Филиберта Клери!
Нечто похожее на отчаяние овладело душой Жака. Как, неужели же бросить все, не отведать этой ароматной курицы, не выпить глотка этого старого вина и броситься вдогонку за пажом? В Жаке Мароне поднялась сильная душевная борьба. Может быть, ему все-таки поесть и выпить и потом уже постараться догнать Филиберта?
Но в тот момент, когда борьба между долгом и чувством дошла до апогея, Жак увидел, что Клери задерживает лошадь и в нерешительности озирается по сторонам. Через несколько секунд он снова дал лошади поводья и решительно свернул в сторону харчевни. Увидев это, Жак Марон бросился к хозяину и торопливо сказал:
