Тэсса Дэр - Искушение сирены
Он молил Бога о том, чтобы это было правдой.
— Мм… О да! — выдохнула она.
Один раз, два, дюжину раз, а Грей все не мог наслушаться, как она произносит это слово. Он любил ее неторопливо, но настойчиво и непреклонно, пока она не начала задыхаться и не произнесла слова «да», «Грей» и «Боже» так много раз, что они уже начали казаться священными клятвами.
А потом он смотрел, как она спит. Наступивший рассвет окрашивал ее наготу теплыми сверкающими лучами солнца.
Потребовался бы художник эпохи Возрождения, чтобы запечатлеть эту красоту.
Ее волосы разметались по подушке — миллион нитей тончайшего шелка. Когда она проснется, поклялся Грей, он расчешет их до блеска. Он восхищался гладким диском ее околососковых кружков, расслабленных во сне. Он тайком подул на них, и они сжались в упругую розетку. Его взгляд скользнул ниже, где ее пупок поднимался и опускался при каждом дыхании, словно крошечная пробочка, дрейфующая на ее слегка округлом животе. Неправильной формы родинка выступала на ее бедре, словно капля вина, брызнувшая на снег.
Он прикоснулся к родинке пальцем, и София пошевелилась.
— Не смотри на нее, — пробормотала София, сонно потирая глаза. — Я знаю, что она ужасна.
— Ужасна? — Несмотря на огорченное выражение ее лица, он не смог удержаться и рассмеялся: — Милая, в тебе нет ничего даже в малейшей степени ужасного.
— Мой учитель рисования с этим бы не согласился. Он почувствовал во рту горький привкус ревности.
— Знаешь, твоему французу-учителю лучше молить Бога о том, чтобы мы никогда с ним не встретились.
— Нет-нет, — торопливо произнесла она. — Не Жерве. Какой там Жерве! Моим учителем рисования был старый лысеющий педант по имени мистер Терклтуэйт.
Грей недоуменно застыл. А она продолжала:
— Никакого Жерве никогда не было. Понимаешь… ты знаешь, что я никогда не была в постели с мужчиной, но ты должен понять… что я никогда не допускала мужчину и в свое сердце. — Она поцеловала его в лоб, а затем в губы. — Я люблю только тебя.
Господи, какая же она смелая! Она так легко бросает эти слова, словно перышки. Разве может она представить, что они опускаются ему на грудь, словно пушечные ядра, взрываясь глубоко в сердце! Стараясь сохранить невозмутимость, он произнес нарочито небрежным тоном:
— А когда же вдруг твоему второму учителю рисования представился случай увидеть нашу родинку?
— Он и не видел. Но я нарисовала однажды нечто похожее на портрете Венеры. Я сказала, что, на мой взгляд, это придает изображению налет реальности. Как же он меня бранил! «Совершенная красота нежизненна, а реальность некрасива», — сказал он.
Грей покачал головой:
— Замечательно. Думаю, я презираю твоего реального учителя рисования не меньше, чем ненавижу воображаемого. Не думал, что такое возможно.
Она приподнялась, опершись на локти, озабоченность вдруг проступила на ее лице.
— Грей, как ты можешь хотеть жениться на мне? Ты ведь многого не знаешь, и некоторые из моих поступков действительно ужасны.
— Я знаю, что ты принадлежишь мне. — Желая успокоить ее, он переплел пальцы их рук. — Я сдержу каждое свое обещание, которое я дал тебе на борту «Афродиты». Ты со мной в безопасности, я никогда тебя не оставлю. Я пришел к тебе с благородными намерениями.
Я собираюсь жениться на тебе. Пусть я не знаю всей правды о тебе, не знаю твоей истории, но я знаю твое сердце.
— Лучше, чем кто-либо другой.
Легкая улыбка раскрыла её губы, и он поцеловал их. — А ты доверяешь мне? Ты можешь рассказать мне все. Ты веришь мне?
— Конечно. И я все расскажу тебе. — В ее глазах мелькнула неуверенность, и она закусила губу. — В свое время.
Ее нежелание ранило его, но Грей заставил себя притвориться терпеливым. Если он будет давить на нее, он может добиться ответов, но не завоюет ее доверия. А ему нужно было и то и другое.
— Что ж, ладно. В свое время.
Она начала играть прядью его волос.
— Мне так много всего надо рассказать тебе, даже не знаю, с чего начать.
— Ну что ж, начнем с самого главного. Ты свободна и можешь выйти за меня замуж?
Он задал этот вопрос спокойным тоном, но все же выдал себя, споткнувшись на последнем слове.
— Конечно. Когда я достигну совершеннолетия.
— А когда твой день рождения? Она улыбнулась:
— Первого февраля.
— Это будет день нашей свадьбы. — Он провел по контуру родинки на ее бедре. — Очень удобно для меня — твой день рождения и годовщина свадьбы будут в один день. Тогда я наверняка буду помнить обе эти даты.
Он поцеловал ее родинку, обведя ее контур языком. Она изогнулась и засмеялась:
— Когда я была ребенком, я пыталась стереть ее в ванне. Моя няня говорила мне, что Господь дает детям метки, чтобы они не потерялись. — Ее губы изогнулись в горько-сладкой улыбке. — И вот я здесь, в океане, на другом краю света. Разве это не ирония судьбы?
— Я думаю, это провидение. — Он крепче обнял ее за талию. — Ты здесь, и я нашел тебя. И я приложу все усилия, чтобы не потерять то, что принадлежит мне.
Глава 24
Косяк рыб несся рядом с «Кестрелом» — стайка серебряных стрелок, прорезающих пену волн. В прозрачной сине-зеленой воде София разглядела их довольно легко. Тропическое море казалось вдали голубым, как сапфир, но вблизи было прозрачным и зеленым, как изумруд. К ее изумлению, некоторые рыбы выпрыгивали из воды и проносились по воздуху на больших, подобных крыльям, плавниках, а затем вновь исчезали в волнах.
— Верный знак того, что мы уже недалеко от Тортолы. Грей указал на фор-трюм-стеньгу, где спокойно сидела белая чайка.
— Птица. Не могу поверить, что вот уже целый месяц я не видела птиц. — Она повернулась к Грею. — И еще… я не могу поверить, что мы познакомились с тобой лишь месяц назад. Это был самый длинный месяц в моей жизни. Или самый короткий?
Он поднял брови, нарочито хмурясь.
— Не могу решить, что из твоих слов можно принять за комплимент.
— Ни то ни другое, — поддразнила она, беря его за руку. — В качестве комплимента я могу сказать тебе, что это был лучший месяц в моей жизни. И он еще продолжается.
Более искренних слов она не произносила никогда в своей жизни.
— Ты очень изящно вывернулась. Моя гордость спасена, — сказал Грей.
Несмотря на внешнюю бесстрастность, в его глазах светилось настоящее чувство. Сегодня они были синими — сочные, лазурно-голубые, чистые, манящие и бесконечные, как море.
София мысленно рассмеялась. Как она могла не заметить очевидного? Все это время она гадала, какого цвета у него глаза. Они всегда меняли свой цвет: от зеленого до синего, от синего до серого. И теперь она знала почему. В них всегда отражалось море.
