Рафаэль Сабатини - Лето Святого Мартина
Стояло великолепное утро, теплое и солнечное, как в апреле; природа, казалось, решила принять участие в триумфе маркизы и в честь нее отложила свой зимний наряд.
Еще одним источником воодушевления для мадам было присутствие ее поклонника. Теперь его ухаживаний не стоило опасаться, а, напротив, можно было попребовать развлечься за его счет. Но первые же слова Трессана внесли диссонанс в гармонию, воцарившуюся было в душе вдовы.
— Мадам, — сказал он. — Я в отчаянии, что не могу сообщить вам лучшие новости. Но, хотя мы предприняли тщательные поиски, этот человек по имени Рабек еще не найден. Мы, однако, не теряем надежды, — добавил он, желая показать, что, несмотря на грозящую опасность, не все потеряно.
На мгновение брови маркизы нахмурились. Она совершенно забыла о Рабеке, но, подумав секунду, решила, что, забыв о нем, поступила, как он того заслуживал. Она рассмеялась, спускаясь вниз по ступеням в сад, — мягкость погоды и оптимизм настроения побудили ее встретить сенешала здесь.
— По мрачности вашего тона можно было опасаться, что речь идет о катастрофе. Что может значить этот Рабек, ускользнувший от ваших людей? В конце концов, он всего лишь лакей.
— Верно, — рассудительно ответил сенешал, — но прошу вас не забывать, что у него письма от того, кто не является лакеем.
При этих словах улыбка сошла с лица маркизы, какая-то деталь здесь выпала из поля ее зрения, пока она была всецело поглощена своими восторгами по поводу других вещей. Мысль о Рабеке связывалась в ее уме лишь с той историей, которую он мог бы рассказать о случившемся, что легко было бы опровергнуть. Ее слово всегда перевесило бы слово слуги. Но письмо совершенно все меняло.
— Его надо найти, Трессан, — резко сказала она.
Сенешал тревожно улыбнулся и пожевал свой ус.
— Мы приложим все усилия, — пообещал он ей. — В этом вы можете быть уверены.
— Все дела провинции замерли, — добавил он, не забывая играть роль вечно занятого человека даже в минуту опасности, которая, если только Рабек, как обещал Гарнаш, доставит свои бумаги по назначению, будет угрожать ему не в меньшей степени, чем вдове. — Все дела провинции замерли, — повторил он, — пока я целиком посвятил себя поискам. Если мы не получим известий, что он схвачен в Дофинэ, все же не стоит падать духом. Я разослал за ним людей по всем трем дорогам, ведущим в Париж. Они не пожалеют ни денег, ни лошадей. Я думаю, он скоро будет в наших руках.
— Сейчас это единственная опасность, — ответила маркиза, — поскольку Флоримон скончался… от лихорадки, — добавила она с улыбкой, от которой у Трессана по спине побежали мурашки. — Было бы иронией судьбы, если бы этот жалкий лакей Рабек добрался до Парижа и испортил нам триумф, для которого мы все так потрудились.
— Да, в самом деле, — ответил Трессан, — надо постараться, чтобы этого не случилось.
— Но если все же это произойдет, — продолжала она, — тогда мы должны держаться все вместе.
После этого разговора на душе мадам вновь стало легко.
— Я надеюсь, всегда, Клотильда, — ответил он, и его маленькие глазки с вожделением взглянули на нее из тех ямочек жира, в которые они были посажены. — В этом деле я был рядом с вами, как истинный друг, не так ли?
— Именно так, разве я отрицаю это? — полупрезрительно ответила она.
— И всегда буду, когда понадобится. Вы немного в долгу передо мной насчет этого месье де Гарнаша.
— Я… я помню это, — произнесла она, и ей снова показалось, будто солнце померкло среди бела дня, а из сердца ушла радость.
Она собиралась было запретить ему с вожделением смотреть на нее и сказать, чтобы он убирался к дьяволу со своими ухаживаниями. Но потом она вспомнила, что сенешал еще может ей пригодиться. Не только в деле Гарнаша, в котором он был так же сильно замешан, как и она сама. В событиях в Ла-Рошете еще могло сыграть свою роль его положение, поскольку, несмотря на заверения Фортунио, что все прошло гладко, его рассказ не слишком убедил ее. И хотя она не испытывала серьезных опасений за последствия, нельзя было полностью отвергать такую возможность. Следовательно, Трессан пока должен оставаться ее союзником. Поэтому со всей любезностью, на которую она была способна, мадам сказала ему, что не забыла о своем долге, и, когда, ободренный, он вновь заговорил о вознаграждении, она улыбнулась, как улыбнулась бы девушка пылкому ухажеру, чью пылкость она вроде как не особенно поощряет, но и не отвергает.
— Я вдова всего лишь полгода, — напомнила она ему, как уже однажды напоминала раньше. Ее вдовство оказалось самым надежным прикрытием. — Мне не подобает слушать поклонника, как бы меня ни соблазняло мое глупое сердце. Поговорим об этом еще через полгода.
— И тогда вы выйдете за меня? — проблеял он.
Она сделала усилие, чтобы улыбнуться ему глазами, хотя ее лицо осталось при этом вытянутым.
— Разве я не сказала, что не стану слушать поклонников?
Он бы упал на колени прямо здесь, у ее ног, на траву, еще мокрую от ночного тумана, но в этот момент с грустью вспомнил, как пострадает его превосходное платье, поэтому ограничился тем, что схватил ее руку.
— Но я потеряю сон, позабуду покой и отдых, пока вы не дадите мне ответ. Ответ — это все, о чем я прошу. И тогда я обуздаю свое нетерпение и весь период своего… м… м… испытания проведу безропотно! Только обещайте, что вы выйдете за меня замуж через полгода… на Пасху, скажем?
Она поняла, что сейчас придется ответить, и дала именно тот ответ, какого он страстно желал. А он — несчастный глупец! — не мог уловить в ее голосе нотку, столь же наигранную, как звон фальшивой монеты, и не догадался, что такое обещание она будет вольна нарушить через полгода, когда необходимость в нем и его лояльности исчезнет.
Из замка к ним прибежал слуга. Он сообщил, что многочисленная процессия монахов движется к Кондильяку со стороны Изера. Легкая дрожь пробежала по ее телу, и, сопровождаемая Трессаном, она вернулась обратно на крепостную стену, откуда можно было наблюдать за их шествием.
По дороге Трессан попросил объяснить ему происходящее, и она повторила ему рассказ Фортунио о событиях, происшедших вчера в Ла-Рошете. А когда они взбирались по лестнице, ведущей на укрепление, она бежала по ступеням с молодой, горячей поспешностью, не обращая внимания на тучного, задыхающегося сенешала. Она повернулась к востоку и, прикрыв рукой глаза от лучей утреннего солнца, смотрела с высоты стен на процессию, с неторопливым достоинством двигающуюся от долины реки к Кондильяку.
Во главе процессии возвышалась высокая худощавая фигура человека, в котором она узнала аббата монастыря Святого Франциска в Шейли, высоко несущего серебряное распятие, сверкающее на солнце. Капюшон его сутаны был откинут назад, открывая бледное, аскетическое лицо и бритую голову. За ним, поддерживая на плечах гроб под черным траурным покровом, следовали шестеро монахов в черных рясах и черных капюшонах, а завершали шествие четырнадцать братьев ордена Святого Франциска в накинутых на голову капюшонах, со сложенными руками, ладони которых прятались в их просторных рукавах.
