Николь Берд - Красавица в черном
– Я помню, как ты задирал меня в детстве. И я уверен, что ты меня до сих пор ненавидишь, – сказал Габриель.
– Я вовсе не испытываю к тебе ненависти, – машинально сказал Джон, не успев подумать.
Лицо Габриеля выразило сильное недоверие. А Джон и сам не знал, почему решил возразить на слова брата. Они были довольно близки к истине. Он поспешил заговорить на более нейтральную тему:
– Если твой камердинер все еще готов услужить мне, скажи ему, что я по достоинству оценю его услуги. Я в самом деле не прочь умыться и побриться. Но если он не захочет сделать это сам, то пошли кого-нибудь из лакеев. Мой бритвенный прибор у меня в дорожном сундуке, если ты забрал мои вещи из гостиницы. К тому же, если меня побреет лакей, ты сможешь надеться, что он по неопытности перережет мне горло.
Габриель хищно улыбнулся.
– Нет, братец, – вкрадчиво возразил он. – Если чья-то рука это и сделает, то непременно моя.
Глава 13
Почти весь остаток дня Джон проспал.
После ухода Габриеля появился его камердинер, вооруженный набором бритв Джона с ручками из слоновой кости. Бритвы были остро отточены. Джон отметил это с беспокойством. А если Габриель решил избавиться от ненавистного старшего брата посредством будто бы несчастного случая?
Нет, чепуха. Габриель никому не передоверит то, что сам исполнил бы с большой охотой, подумал Джон мрачно. И он позволил человеку побрить себя, стараясь сохранять невозмутимое выражение лица, а заодно и неподвижность. Камердинер выполнил свою задачу весьма умело и даже слегка ни разу не оцарапал его.
После бритья последовало обтирание влажной губкой, затем облачение в свежую ночную рубашку, но на этот раз его собственную. Джон снова мог лечь на подушки и закрыть глаза. И на этот раз он заснул без всякого снотворного, быстро и крепко.
Вечером Джон съел немного супа. Ночь он провел беспокойно. При первых лучах зари, пробившихся через закрытые ставни, он открыл глаза, оглядел затемненную комнату и, вспомнив, где находится, нахмурился.
Крошка, лежавшая на коврике, тотчас же подняла голову, вскочила и подбежала к нему, виляя хвостом.
– Скоро ты пойдешь на прогулку, – сказал он ей. – Я пока не могу повести тебя сам и жалею об этом, как никто другой.
Печально глядя на него карими глазами, собачка вновь легла. Размышляя над ситуацией, Джон подумал, что и сам, должно быть, выглядит таким же удрученным, как Крошка. Ему не терпелось вырваться из этого дома, хотелось покончить с неведомой опасностью и освободиться от злосчастной помолвки.
И ему не хватало рядом Марианны Хьюз. Не хватало ее мелодичного голоса, благоухания ее тела, ясного выражения ее лица и выразительных серо-голубых глаз. Ему хотелось снова созерцать украдкой изящные очертания ее фигуры, которые так возбуждали его, прикасаться к ее руке, помогая входить или выходить из экипажа. Он хотел, чтобы она была сейчас рядом с ним, чтобы он был свободен и мог открыто ухаживать за ней.
Но все это казалось ему невозможным до тех пор, пока он не найдет и не остановит потенциального убийцу. Джон попытался приподняться на кровати и, слишком сильно опершись на раненую руку, сморщился.
Если он не найдет объяснение всем этим покушениям, то ни одному из его желаний не суждено сбыться. Он снова откинулся на подушки и задумался.
Через некоторое время в дверь тихо постучали.
– Войдите, – сказал он.
Дверь распахнулась, и в комнату заглянула Цирцея Хилл.
– Я пришла за Крошкой, – объяснила она.
– Вы рано встаете, – сказал Джон. Волосы девочки были наспех зачесаны назад, но из-под ленты выбилось несколько каштановых прядей. Он решил, что она сделала такую прическу специально.
– Утреннее освещение самое выгодное, – пояснила девочка. – Для художника.
Она и впрямь была самым необычным ребенком из всех детей, каких он встречал.
– Поскольку сам я в этом ничего не смыслю, то и не стану вам возражать, – ответил он вежливо.
– Да, это было бы глупо с вашей стороны, – ответила она деловитым тоном, скрасив грубость формулировки. – Раз уж вы сами признали, что не разбираетесь в живописи.
– А вы, разумеется, разбираетесь? – спросил он.
– Ну да. Хотя я, конечно, еще только учусь. Я хотела бы заниматься этим, но женщин обычно не берут учиться официально. Когда я вырасту, то обязательно уж что-нибудь придумаю. – Она говорила уверенно, но в устах такой пигалицы это вовсе не прозвучало смешно.
– Я тоже думаю, что вы своего добьетесь, – сказал Джон и покачал головой, удивляясь самому себе оттого, что разговаривает с ней как со взрослой. А она производила именно такое впечатление, и ничего с этим нельзя было поделать.
– Идем, Крошка, – позвала девочка. Собачка вскочила при ее появлении и с готовностью побежала на зов.
– Но вы пойдете на прогулку не одна? – спросил Джон, вспомнив об опасностях, о которых только что размышлял.
– Нет, Габриель мне запретил. Я только выпущу ее на задний двор, – сказала девочка. – На конюшне работают люди, да и горничные уже встали, чтобы принести воду и растопить камины. Потом, когда проснется Толменша, мы сходим в парк.
Джон проводил их взглядом и почувствовал себя еще более одиноким, чем прежде. С какой стати он так раскис? Плохо было то, что он никак не мог преодолеть слабость, а если он еще и не сможет держать в узде мысли… Как ему нужна сейчас Марианна! Ему так хотелось, чтобы она пришла!
Он сел на постели и поставил ноги на пол. Они его послушались, хотя и немного задрожали, когда он попробовал встать на них. Держась за кровать, он сумел пройтись взад и вперед вдоль комнаты, чувствуя, как возвращаются силы. Он смог даже самостоятельно взять горшок, деликатно спрятанный под деревянный комод. И с удовольствием подумал, что тело повинуется ему, как прежде.
Когда появился камердинер с теплой водой, то с удивлением увидел больного на ногах, хотя и нетвердых.
– Однако не усердствуйте слишком, милорд.
Джон кивнул, но тем не менее добавил:
– Принесите мне одежду.
Он ждал, что слуга заспорит, но тот поклонился.
– Хорошо, милорд. Позвольте я проверю повязку. Сэр Уильям Рейнольдс зайдет сегодня ближе к полудню, а после я займусь вашей одеждой и вашим завтраком.
Камердинер настоял, чтобы Джон вернулся в кровать, что тот и сам уже не прочь был сделать. Они сошлись на том, что Джону сегодня понадобятся только брюки и рубашка, а без сюртука и галстука он пока как-нибудь обойдется, поскольку лежать в них не слишком удобно.
Джон вдруг почувствовал, что желудок у него пуст, словно выброшенная на берег моря раковина. И в самом деле на подносе, который ему принесли вскоре, он нашел яичницу с ветчиной, пудинг, булочки. Это был настоящий пир по сравнению с жидкими бульонами и супами, которыми его потчевали два дня. Он смаковал каждый кусок. Когда лакей пришел сказать, что к нему посетитель, Джон с нетерпением уставился на дверь, позволив забрать пустой поднос.
