Кейт Форсайт - Старая сказка
— Что тебе нужно? — проскрипела она.
— Мне нужна ведьма.
В тусклых карих глазах вспыхнуло любопытство. Она склонила свою пегую голову к плечу.
— Это стоит денег.
Сунув руку в карман, я извлекла оттуда несколько scudi,[116] которые носила при себе. Она внимательно осмотрела их, потерла большим пальцем края, чтобы убедиться, что они не обрезаны, после чего сообщила мне:
— Лучшая ведьма из всех, кого я знаю. — Старая Сибилла. Говорят, что ей уже тысяча лет и что когда-то она возглавляла шабаш ведьм на Апеннинах, прежде чем инквизиция прогнала ее оттуда. Но ты держи ухо востро — если ты ее обманешь, она вырвет твое сердце и съест его.
Да, судя по всему, Старая Сибилла — та, кто мне нужен.
* * *Глаза ведьмы были черными и непроницаемыми, а длинные распущенные волосы — совершенно белыми, как у древней старухи, хотя осанка ее оставалась прямой, а на темной оливковой коже не было ни морщинки, за исключением глубокой складки между бровей, которая пересекала лоб справа налево. Губы у нее ссохлись и потрескались, и, когда она открыла рот, чтобы заговорить, я заметила, что от зубов у нее остались лишь сточенные пеньки.
— Итак, дитя мое, чем я могу тебе помочь? — прошамкала ведьма.
— Я хочу отомстить кое-кому, — ответила я.
— И ты уверена, что хочешь связываться со столь темными делами? Разве ты не можешь плюнуть ему в суп или подложить колючку в башмак?
Я окинула ее презрительным взглядом.
— Я хочу, чтобы он страдал и мучился вечно.
Она изумленно выпятила губу.
— Значит, тебе нужна сильная черная магия. Похоже, ты очень сильно ненавидишь его.
— Да.
— А деньги у тебя есть?
Я не стала доставать последние scudis, завалявшиеся у меня в кармане. Приподняв юбку, я отодрала от подкладки кольцо с рубином — самую дорогую драгоценность, какой владела мать. Я поднесла его к свету и показала Сибилле. Та выразительно приподняла левую бровь, отчего складка между бровей стала глубже. Теперь я знала, как и откуда она взялась.
— Должно быть, ты очень сильно его ненавидишь.
— Да, — повторила я.
— Как тебя зовут, дитя? — поинтересовалась Сибилла.
Закусив губу, я отвернулась. Близился закат, и мы сидели в ее саду. Воздух был полон благоуханием крупного белого цветка, склонившегося со стебля, как труба Страшного суда. Гигантские мотыльки бились в стекла фонарей, висящих под арочными сводами ее патио.[117] К небу, над остроконечными крышами Сан-Поло, был пришпилен узкий серп луны.
И тут я вспомнила старую сказку, которую однажды рассказала мне служанка о луне и ведьмах.
— Селена, — ответила я.
— Редкое имя. И запоминающееся. Намного более интересное, нежели Мария.
Я изо всех сил постаралась сохранить невозмутимость. Неужели она знает, что меня зовут Мария? «Ведь так зовут большинство девочек в Венеции», — сказала я себе и с вызовом задрала подбородок.
— А фамилия у тебя есть, Селена? — осведомилась ведьма.
«Шлюхино Отродье. Сукина Дочь. А теперь и еще одна, совсем новенькая: Сирота», — подумала я и отрицательно покачала головой.
— А когда твой день рождения?
Я ответила ей, и она сказала:
— Рожденная под знаком льва — в самую точку, учитывая цвет твоих волос и глаз. Тебе следует называть себя Селена Леонелли. Вот имя, в котором чувствуется сила.
«Селена Леонелли», — подумала я, покатала его на языке, и оно оставило у меня во рту привкус сладчайшего мармелада. Я улыбнулась ведьме, и непривычное движение лицевых мускулов, похоже, вытащило мое сердце из черной бездны, в которую оно ухнуло. Новое имя означало возможность новой жизни.
— А откуда у тебя взялся такой замечательный рубин, Селена?
— Он принадлежал моей матери.
— А теперь твоя мать умерла. — Это был не вопрос, а утверждение. Мне оставалось лишь согласно кивнуть. — И ты хочешь отомстить человеку, который и стал причиной ее смерти.
Я снова кивнула.
— Очень хорошо, я помогу тебе. Но если тебя поймают и обвинят в колдовстве, ты не должна назвать им моего имени.
— Ни за что на свете! — пообещала я.
Но она лишь выразительно приподняла бровь и сказала:
— Конечно, нет, Селена, потому что я свяжу твой язык, чтобы ты не смогла назвать моего имени, как бы ни старалась.
Вот так я и познакомилась со своим первым заклинанием: связыванием языка и подчинением чужой воле.
Второе заклинание, которому я научилась, позволяло свести человека с ума, насылая на него во сне кошмары. Вот как это делается.
Возьмите высокую черную свечу и острую булавку. Этой булавкой напишите имя своего врага на свече, отчетливо и глубоко выдавливая буквы. Обвяжите свечу колючей плетью ежевики. Затем заверните ее в квадратный кусок черной ткани, приложив к ней горсть земли с могилы (я взяла землю с общей могилы для бедняков, в которую бросили тело матери). Зашейте наглухо черной ниткой. В первую ночь полнолуния разбейте свечу молотком, изо всех сил ударяя по ней и приговаривая:
Просыпайся с криком,
Одолеваемый кошмарами,
Не знай ни отдыха, ни сна,
И пусть рвут тебя когтями
Твари из черной бездны.
Проделывайте это на протяжении трех дней подряд. Потом возьмите мешочек, в котором теперь лежит разбитая в пыль свеча, и заройте его в саду жертвы, желательно под окном ее спальни.
У Зусто да Гриттони сада не было, но я закопала свечу в цветочном горшке на его балконе. Я повадилась шнырять вокруг его виллы, глядя на его тень за окном, когда он беспокойно мерил шагами спальню в то время, как вся Венеция спала. К концу зимы, когда улицы города заливала ледяная вода, Зусто да Гриттони повесился на стойке балдахина своей кровати. Я не сомневалась, что он угодил прямиком на самый последний круг ада, где и будет страдать вечно.
А я поселилась у Старой Сибиллы, чтобы обучиться ее ремеслу.
Любовь и ненависть
Венеция, Италия — 1508–1510 годы
Любовь и ненависть были разменной монетой и движущей силой колдовства. Сад ведьмы мог в равной мере как возбудить сладострастие, так и отравить. Розы, мирт и пассифлора росли вперемежку с болиголовом и наперстянкой, мандрагорой и пасленом, а рядом колыхались тяжеловесные колокольчики кирпично-красного цвета, из которых получали глазные капли белладонны, убившие мою мать.
Впервые перешагнув порог предоставленной в мое распоряжение комнаты, я почувствовала, как в груди у меня шевельнулось что-то теплое. Мне показалось, что я вдруг наяву перенеслась в детство матери. Комната была грубо оштукатурена и побелена, солнечные лучи, проникающие сквозь заросли жасмина, рождали тени, которые замысловато сплетались и танцевали на стенах. Я босиком вышла через узкий дверной проем и остановилась на теплой, нагретой солнцем траве, вдыхая головокружительный аромат сада, полной грудью вбирая в себя восхитительную и пьянящую силу жизни и смерти.
