Мэри Бэлоу - Сети соблазна
Мэдлин жила предвкушением бала. Нет, с Джеймсом на эту тему она говорила не часто. Теперь они вообще редко разговаривали, только сохраняли общепринятую вежливость, будучи в обществе друг друга. Но Мэдлин с восторгом говорила об этом событии, когда как-то раз на чай к ним были приглашены мистер и миссис Хупер с дочерью. Джеймс беседовал с мистером Хупером о севе, но с не меньшим вниманием прислушивался к тому, что говорила его жена. Теперь он мог наслаждаться блеском ее личности только при посторонних. С ним она больше не держалась так.
– Его светлость нанял оркестр за очень большие деньги, – рассказывала миссис Хупер. – Вы не поверите, ведь оркестранты приедут сюда из самого Йорка. А свечи везут прямо ящиками. Наняты кухарки со стороны, чтобы готовить ужин; прием будет великолепный, леди Бэкворт. Последний раз Питерли давали бал после своего венчания. И кто знает, когда будет следующий?
– А в имении кто-нибудь гостит? – спросила улыбаясь Мэдлин. – Господи, как же замечательно, что можно будет потанцевать! Придется хорошенько выбить пыль из моего лучшего бального платья. – И она весело рассмеялась.
– Мама заказала мне платье у мисс Фентон, – сказала Кристина Хупер, – но я боюсь, что оно будет страшно немодное, леди Бэкворт, и что все лондонские гости станут смотреть на меня либо с презрением, либо с жалостью.
– Но, милочка моя, – возразила ее матушка, – вы же знаете, что мисс Фентон шьет по картинке из нового выпуска «Belle Assemblee». Платье будет просто первостатейное!
– Может быть, леди Бэкворт не откажется высказать свое мнение? – проговорила Кристина.
– С радостью сделаю это, – успокоила Мэдлин девушку. – Могу ли я заехать к вам завтра? Хотя я уверена, что «Belle Assemblee» лучше ориентируется в модах, чем я. Я уже почти год не была в Лондоне.
Не прозвучала ли в ее голосе тоска? Не жалеет ли она что не проведет в Лондоне этот сезон, который, как всегда, был бы полон поклонниками и флиртом? И может ли она не жалеть об этом? Она так несчастна в замужестве… Джеймс встряхнул головой, отгоняя эту мысль, и снова принялся внимательно слушать мистера Хупера.
* * *В то время, что предшествовало балу, Мэдлин часто с грустью улыбалась самой себе. Бал так волновал ее, все ее помыслы были до того сосредоточены на нем, словно то был первый бал во время ее первого сезона. А потом было много весен с таким количеством балов и прочих увеселений, что она уже начала вздыхать, ожидая очередного развлечения; скука действовала на нее угнетающе. Как же изменилась ее жизнь, если она уцепилась за этот бал! В кои-то веки можно повеселиться!
Она велела горничной вынуть свое синее бальное платье, а также желтое и зеленое. Проведя два дня в смятении и то и дело меняя свое решение, она отвергла все три платья и достала белое и розовое. У нее даже мелькнула как-то раз мысль привести сюда Джеймса и попросить совета у него, но она посмеялась над собственным безумием. А ей страшно хотелось одеться так, чтобы он пришел в восторг. И она презирала себя за это желание.
В конце концов Мэдлин остановилась на розовом. Она никогда не считала розовый своим цветом, но прошлой весной полюбила именно этот оттенок. В платье густо-розового цвета она чувствовала себя молодой, оживленной и привлекательной.
В день бала Джеймс вошел в ее туалетную комнату, когда горничная, помогающая ей одеться, накладывала последние штрихи. Она застегивала на шее своей госпожи жемчужное ожерелье. Когда дверь между их туалетными растворилась, Мэдлин подняла глаза в молчаливом удивлении. В зеркале она встретилась глазами с мужем. Он стоял в дверях, лицо его ничего не выражало. Но выглядел он настолько привлекательным в черном вечернем костюме, что у нее дух захватило.
– Ну как? – спросила она, поворачиваясь к нему лицом и чувствуя, что краснеет. Ну прямо как девчонка!
Его глаза некоторое время осматривали ее с ног до головы. Если бы только лицо его не было таким бесстрастным, глаза – такими непроницаемыми! И если бы только ее не беспокоило так сильно, какое у него сложится мнение!
– Ждите здесь, – вот и все, что он сказал под конец, а потом повернулся и вышел.
– Можете идти, – приказала Мэдлин горничной, пытаясь, чтобы в голосе ее не прозвучало безнадежного разочарования.
Она села на табурет перед туалетным столиком, сознательно стараясь сделать так, чтобы фигура ее не казалась поникшей. Она ведь впервые за много месяцев – а может быть, и в последний раз на много месяцев в будущем – едет на бал. Она собирается хорошо провести время. Несмотря на Джеймса. Несмотря на то что несчастна в глубине души. Несмотря ни на что.
Джеймс вернулся, держа в руках большую коробку, обтянутую бархатом. Коробку он положил на туалетный столик. Он устремил взгляд на ее шею сзади. Мэдлин наблюдала за ним в зеркале. Он положил ее жемчуг на стеклянный поднос, стоявший перед ней. А потом раскрыл коробку.
Мэдлин ахнула. И изумилась, какое холодное и тяжелое ожерелье, усыпанное бриллиантами, застегнул он у нее на шее.
– Разве это не принадлежит вашей матери? – спросила она, покорно подставляя ему правую руку, на которой он застегнул такой же браслет.
– Нет, – ответил он. – Это – нет. Это принадлежит баронессе – не человеку, но титулу. Это ваше до тех пор, пока я жив.
Она не знала, что сказать. «Благодарю вас» казалось слишком слабым, да и необязательным, поскольку это не личный подарок. Она ничего не сказала, она только не сводила глаз с драгоценностей, глядя на них в зеркало, и с его рук, казавшихся очень смуглыми по сравнению с ее белыми плечами. Она чувствовала их тепло и силу у себя на плечах.
– Вам идет, – проговорил он наконец. – Вы высокого роста, стройная, у вас гордая осанка.
Наверное, большей похвалы и ожидать нечего, решил3 Мэдлин. Она посмотрела ему в глаза, изучающие ее в зеркале. Да, в них, без сомнения, было нечто большее, чем всегда. Без сомнения, это ей не показалось оттого, что ей так хотелось. Без сомнения, в них было что-то похожее на восхищение.
– Вы красивы, – отрывисто произнес он. Слова эти прозвучали чуть ли не ворчливо.
Мэдлин встала и повернулась к нему.
– А вы просто великолепны, Джеймс, – улыбнулась она и потрогала бриллианты у себя на шее.
На мгновение ей показалось, что взгляд его устремлен не на бриллианты, а на ее губы. На какую-то долю мгновения ей показалось, что муж наклоняется к ней. Мэдлин почувствовала, что сердце у нее гулко забилось и на щеках вспыхнул румянец. А потом увидела, как он сглотнул. И поняла, что он рассматривал ожерелье.
– Карета ждет нас, – сказал он. – Это ваша накидка?
– Да, – ответила она, весело улыбнувшись и поворачиваясь, чтобы он мог надеть накидку ей на плечи.
