Наталия Орбенина - Перо фламинго
– Полно, милая моя Зоя! – Егор чуть улыбнулся, протянул руку через стол и похлопал сестру ладонью по руке, – у тебя есть теперь о ком беспокоиться. К тому же и я могу теперь быть совершенно спокоен за тебя. У тебя есть муж. Я же сложил с себя полномочия опекуна и могу быть свободен как ветер!
– Ах, но ведь это слова эгоиста, ужасного эгоиста! – стонала Зоя и беспомощно оглядывала сидящих за столом, ища поддержки.
Во время этого диалога Серафима Львовна сидела молча и неподвижно, словно ледяная статуя. Когда она услышала слова Аристова об отъезде, в глубине её души что-то оборвалось. Слова гремели в голове, как гром. Она не могла унять этот грохот. А потом поняла, что это отчаянно стучит её сердце, готовое выпрыгнуть из груди с криком: «И меня, меня возьми с собой! Не оставляй меня здесь в одиночестве! Не смей оставлять меня! Я сойду с ума, не видя тебя!»
– И скоро вы изволите нас покинуть? – чужим глухим голосом спросила Серафима Львовна.
Аристов вздрогнул, вряд ли он предполагал, что она будет с ним говорить о его поездке. Он не мог и помыслить, что они будут обсуждать эту мучительную тему.
«– Зачем ты едешь, зачем оставляешь меня?
– А почему ты не можешь сказать правду и принять решение, зачем ты мучаешь меня и не даешь себя любить?»
– Еду скоро, не могу сказать точно, но в этом месяце уже наверняка!
– Так быстро? – неприятно изумилась Серна. – Вы и билет выкупили, и паспорт выправили?
– Уже давно, – потупился Егор.
– Но ведь ты еще будешь бывать у нас тут, на даче, перед отъездом? – Зоя вся затряслась от расстройства, – или намереваешься покинуть нас, не попрощавшись?
– Бог знает, Зоенька, как получится. Может статься, что нынче уж последний раз, – вымолвил Аристов.
Серна сжала губы и стала подниматься из-за стола.
– Пойду, прилягу. Устала, да и прохладно что-то, – она передернула плечами. – Вы ведь не сию минуту едете? Мы ведь еще увидимся на прощанье?
Серна с трудом заставила себя посмотреть на Егора Федоровича, тот молча кивнул.
– Вот что, господа! Нечего грустить! Нам остается только позавидовать Егору Федоровичу и его грядущим приключениям. Предлагаю, чтобы разогнать хандру, прогуляться после обеда, а то и искупаться, – воскликнул Петя.
– Полно, что ты, Петя, какое купанье с полным желудком? – укорила мужа Зоя. – Ты камнем на дно пойдешь. Однако ж, пройтись надо, а то у меня глаза на мокром месте. Может, мы еще уговорим нашего неуемного путешественника не покидать нас?
Повставали с мест, Петя уронил стул, Зоя подхватила брата под руку, и все двинулись в сторону реки. Все, кроме Серафимы Львовны, которая только отмахнулась от их призыва и удалилась в свою комнату.
К реке надо было идти полем, потом по лесной тропе, и вот уже блестящей змеей извивается быстрая холодная речка. По дороге беседа не клеилась. Аристов шел впереди под руку с сестрой, одетой в цветастое яркое платье, следом Петя, слегка недовольный тем, что не он прижимает к себе божественную ручку. Замыкал процессию Соболев, поглощенный неприятными мыслями, которые начали одолевать его, душу заволокло, как небо перед грозой. На краю сада, у кромки поля Зоя вдруг приостановилась:
– Поглядите, поглядите, какие странные растения! – Зоя указала на гигантскую траву, вытянувшуюся выше человеческого роста. Громадные широкие листья, изрезанные подобно листьям петрушки, только больше в десятки раз, затеняли тропу. А на конце мощного, как у молодого дерева, стебля, гордо и величаво раскинулся белый зонтик цветков.
– Поразительно! Мне кажется, что раньше я не примечал их тут! – удивился Петя. – Папа, поглядите на этих гигантов!
Петя остановился около растения и хотел сорвать лист. Викентий Илларионович тоже вскинул голову, подивился на зеленых гигантов, взял сына под руку, и они двинулись дальше:
– Должно быть, в это лето очень тепло и влажно. Вот и вымахали как никогда. Жаль, что Северов уже отбыл, а то наверняка бы составил нам компанию, да пояснил насчет травы. Не думаю, что всякую траву можно использовать без опаски, в наших широтах тоже всякое встречается, – задумчиво заметил Викентий Илларионович. – А вы, Егор Федорович, намерены снова Альхор искать? – вдруг строго и серьезно спросил профессор Аристова. – Да! Жаль, жаль, что Северов уехал, а то отправился бы с вами в Египет опять.
– Альхор не терпит толпы, – последовал ответ. – К тому же я не уверен, что мне повезет встретиться с ним вновь. Мое разочарование, помноженное на разочарование еще одного человека. Нет уж, увольте, как-нибудь в одиночку. Если мне повезет, я не буду его делить ни с кем! Я испытаю все один. И наслаждение, и отчаяние!
– Как истинную любовь! – заметил вдруг серьезно Петя.
Соболев отстал на шаг от Зои и молодых людей, которых она к тому времени обоих держала под руку. А потом повернулся и быстро пошел назад, к дому, крикнув им, что ему надо воротиться проведать жену.
Глава двадцать восьмая
Господи, за что, за что ты так терзаешь меня? Зачем не даешь забыть и забыться? Пошли мне безумие, которое сделает меня безразличной, скорую болезнь, которая свела бы меня в могилу! Но я не могу терпеть этого более! Боже милостивый! Он уедет. Сегодня уже уедет, и я никогда, скорее всего никогда, его не увижу. Как хорошо! Конец лжи и лицемерию, конец двуличию. Конец всему прекрасному в моей жизни, конец самой жизни. Ведь только с Егором я узнала, что значит жить, что значит любовь! Больше не услышу его проникновенного голоса, энергичных шагов, не увижу быстрого взгляда, брошенного из-под насупленных бровей. Этих бездонных серых глаз, светлых прядей на лбу, сильных рук…
Серна застонала и схватилась за голову. Она вовремя покинула общество, потому что волна боли оказалась столь сильной, что побороть её, сохраняя приличия, оказалось невозможно. Едва захлопнув дверь, она повалилась прямо на пол и заметалась, боль терзала её с неистовой силой. Сквозь свои сдавленные стоны она едва разобрала голос мужа, который понапрасну дергал запертую дверь и кричал:
– Серафима! Открой! Открой немедленно! Да что с тобой! Открой же, ради бога!
Она отворила. Викентий Илларионович отшатнулся.
– Да что с тобой? Ты так бледна, так стонала!
– Очень голова болит, – последовал слабый ответ.
– Пошлем за доктором, выпей пилюль или северовых порошков.
– Нет, я просто прилягу. Только оставьте меня в одиночестве.
Она даже не закрыла дверь, а просто толкнула её слабой рукой. Дверь скрипнула и закрылась наполовину. Но в этом движении было столько недвусмысленного желания одиночества, что Соболев не посмел переступить порога и так и остался перед дверью, точно между ними выросла невидимая стена.
