Мэри Кайе - В тени луны. Том 2
Но впереди оставались не дни, а только часы.
Книга пятая
Хайрен!!! — Оленья башня
Глава 40
Заместитель полковника Гарденена-Смита, майор Беквиф в то утро после бала, за полчаса до рассвета сообщил своему старшему офицеру, что полк не разошелся после прохождения наряда и поэтому более не заслуживает доверия. Он рыдал, докладывая об этом, поскольку он, как и его полковник, свято верили в преданность вверенных им солдат.
— Я вернусь, и поговорим с ними, — сказал полковник Гарденен-Смит.
— Не стоит, сэр. Они никого не будут слушать.
— Меня они послушаются, — упрямо проговорил полковник.
Но они не послушались.
— Мы не сделаем тебе вреда и не позволим, чтобы тебе причинили его, — сказал представитель полка. — Ты — добрый человек. Но мы больше не принимаем приказов от инородцев, вступивших в заговор, чтобы уничтожить нашу касту и поработить нас. Уходи, пока еще есть время, поскольку мы знаем, то что знаем, а люди из десятого полка не такие, как мы, и они могут даже убить тебя.
Его оттеснили из расположения части, и не дав ему возможности ничего ответить, воины направились к набатному колоколу. Разобрав винтовки, они объявили о своем намерении немедленно выступить в Дели, чтобы встать под стяги Могола. Они открыли огонь по командирам своего полка, двоих сильно ранили, и ему ничего не оставалось, как покинуть полк, пока не случилось худшее. И полковник ушел. Его бунгало было пустым, так как жена и дочь уже покинули его, и оно казалось невыносимо мрачным и тихим, как могила. Как старость.
— Я — старик, — подумал полковник Гарденен-Смит. — Старый дурак. Я посвятил им свою жизнь. Они расформируют девяносто третий и вычеркнут его из армейского списка. Мой девяносто третий! — В памяти воскресли дни, когда он молодым прапорщиком только-только вступил под знамена полка. Он вспомнил людей, давно павших, и простых сипаев, и военачальников, сражавшихся вместе с ним и шедших за ним. Места былых сражений и битв выбивали в его мозгу дробь их имен, словно барабанными палочками. Он забыл свою жену и Делию. Их лики и имена уже ничего для него не значили и не вызывали никакого отклика в его душе, способного разбудить воспоминания мужчины, ради которого они растратили свою жизнь.
«Они расформируют девяносто третий, как уже сделали с девятнадцатым. В рапортах будет указано: «Расформирован за мятеж». Мой девяносто третий…» Он вышел из бунгало и пошел к обезлюдевшей казарме, не надев головного убора, несмотря на жаркие лучи восходящего солнца, спустил знамя и сжег его на каменной решетке, облив предварительно керосином и проследив, чтобы от него ничего не осталось, кроме черного зловонного пепла. Затем он застрелился.
— Несчастный идиот! — отреагировал Алекс, услышав об этом спустя полчаса. Он ускакал — переговорить со старостой деревни, расположенной за городом, и поздно вернулся. — Как раз тогда, когда нам нужен каждый человек, умеющий обращаться с оружием… Когда человек достиг его положения в… К черту сантименты! Ты готов, Юзаф? Быть может, тебе придется прождать дня два. Даже три. Но я, однако, так не думаю, поскольку Фазах Хуссейн дал слово, что всадник отправится, как только забрезжит заря. Ничего, воды и пищи надолго хватит. Если они появятся, подожди, пока первый из них не поравняется со скалой между двумя пальмами. Теперь иди, и быстро! Да будет на то воля Аллаха.
Полковник Маулсен только что отобедал в резиденции с несколькими офицерами, которые теперь уверяли собравшихся там дам, что причин для беспокойства нет и их пребывание в резиденции — лишь необходимая на день-два мера предосторожности.
В резиденции повсюду слышались женские голоса, смех или плач детей, шелест муслиновых или барежевых платьев и кружевных панталон. Почти все находившиеся здесь дамы допоздна танцевали на балу, и многим из них даже не удалось перед отправкой в резиденцию поспать. Но все они пребывали в добром и веселом настроении, так как присутствие полицейской охраны, вид пушек, за которыми выстроились туземные артиллерийские расчеты и, прежде всего, общество друг друга чудесным образом подняли их дух, совсем, было, упавший. Вместе и в таком окружении они чувствовали себя в гораздо большей безопасности, чем в разбросанных бунгало. Поэтому в переполненных комнатах царила легкомысленная атмосфера пикника, и даже отсутствие хозяина дома и сообщение о его недомогании не могли ее омрачить.
Поступившая информация о том, что желательно поскорее укрыть всех женщин и детей в резиденции, выставить на подступах к ней артиллерию и усиленные наряды военной полиции, совершенно ошеломила комиссара, и ему было крайне трудно показаться в должной форме на празднике. Однако, оказавшись там в окружении нарядных женщин, офицеров в парадной форме, флагов и цветов, не говоря уже о бутылках, он вновь обрел самообладание. Сочетание музыки и огней, смеха и вина убедили его, что все в порядке и всякая опасность, угрожавшая откуда-то, уже миновала. Но такое счастливое состояние духа длилось недолго. Когда он проснулся с обычными после праздника головной болью и сухостью во рту и услышал разносящуюся по всему дому женскую болтовню и детское щебетанье, к нему вновь вернулись прежние страхи. Эти женщины здесь, потому что они в опасности, а опасность, коль скоро были приняты серьезные меры, в самом деле велика, хотя Фред Маулсен заверил его… Где же бренди? Бренди и еще раз бренди было для него единственным способом отгородиться от рушившегося вокруг него мира. Бренди согрел его и успокоил, оградил от страхов.
Делия, в отличие от большинства присутствовавших женщин, выбрала себе в качестве наряда широчайший кринолин и платье, более подходившее для вечернего раута, чем для раннего завтрака. На ней была бледно-голубая муслиновая юбка с четырьмя оборками, окаймленными узкой бархатной лентой, тугой корсаж, дополненный маленькими рукавами с буфами и широкий муаровый пояс. Ее прелестные волосы не были затянуты в узел, а были подвязаны чуть заметной лентой, позволявшей им ниспадать по спине блестящими каштановыми завитками. Полковник Маулсен нашел ее восхитительной, но сообщить об этом ей ему не дал послышавшийся топот скакавших во весь опор.
— Мне следовало бы это предвидеть! — злобно бросил полковник. — Я всегда говорил, что этот идиот Гарденен слишком мягок со своими людьми. Я им покажу. Они что, удирают в Дели с полковой казной, да? Где, черт подери, моя лошадь? Если мы быстро выдвинем на майдан три роты, мы их отрежем и разнесем на куски!
И он галопом уехал в сопровождении своего адъютанта и командира одного из батальонов навстречу своей судьбе.