Данелла Хармон - Сущий дьявол
Он надул губы, словно ребенок, у которого забрали игрушку. И с силой сжал ее пальцы.
— Ты делаешь мне больно, Деймон.
Деймон тут же ослабил хватку, однако не решился выпустить руку Гвинет, боясь, что она уйдет, — ведь у нее не было причин оставаться с ним. Более того, он не мог понять, почему она сейчас рядом. И как долго она здесь? Но в любом случае он не хотел оставаться один. Он нуждался в ней. И хотел, чтобы она была рядом, но не смел сказать ей об этом. Как не смел сказать и о том, что ему приятны ее объятия…
— Прости, — прошептал Деймон, уткнувшись в подушку. — Я не хотел сделать тебе больно.
— Я знаю. А теперь отдыхай. И поправляйся.
За окном тихонько накрапывал дождь. Деймон чувствовал запах влажной земли, чувствовал и запах женщины, сидящей с ним рядом. Интересно, знает ли она о том, что ему нравится, когда его обнимают? Знает ли она, что он нуждается в ней? Интересно, сирень все еще цветет? И что бы она сделала, если бы он тогда, в ее саду, и в самом деле отломил ветку и протянул ей? И Деймон вдруг от всей души пожалел о том, что не сделал этого.
Интересно, догадывается ли она, что он любит ее?
Деймон порадовался, что на глазах у него повязка и она сейчас не видит его глаза, ибо в них стояли слезы.
Над ухом снова раздался голос Гвинет:
— Ты не хочешь пить?
Он кивнул, не решаясь заговорить, потому что горло его сдавил спазм.
Гвинет осторожно высвободила свою руку.
Деймон услышал бульканье жидкости, шуршание юбки и стук графина о стол. А затем ощутил на губах прохладное стекло стакана. Гвинет чуть приподняла его голову, но и этого оказалось достаточно, чтобы он почувствовал позывы тошноты. Должно быть, они раскроили ему череп в десятке мест, подумал Деймон и пожалел, что под рукой нет справочника Петерсона и он не может прочитать статью о травмах черепа.
— Очень болит голова, — проговорил он слабым голосом.
— Это не удивительно. Выпей, Деймон. Прошу тебя. Она — не Петерсон. Она ничего ему не расскажет. Слишком слабый, чтобы сердиться, Деймон вздохнул, признавая свое поражение. Он покорно раскрыл рот. В стакане оказалось вино, разбавленное водой, — Прохладное, сладковатое и очень вкусное. Деймон сделал глоток и почувствовал, как напиток тяжело осел в желудке. Какое-то время ему казалось, что его вырвет.
— Ты что-то добавила в вино? — пробормотал он.
— Да. Настойку опия. Чтобы ты заснул.
Деймон был слишком слаб, чтобы протестовать. К тому же он не возражал против сна, если она останется с ним и мать не будет преследовать его в кошмарах. Деймон сделал еще глоток и прислушался к шуму дождя за окном. Затем прислушался к ровному дыханию Гвинет и успокоился.
Как хорошо, подумал он.
Мир, покой, тишина. Это было так непривычно после долгих лет постоянных тревог и волнений. И это было прекрасно!
Наконец Гвинет забрала у него стакан и накрыла ладонью его руку. Она молчала, и Деймон подумал, что она, возможно, дожидается того момента, когда опий подействует и он снова окажется в том месте, где все ровным счетом ничего не значит, а ничто означает все.
— Леди Симмз… — пробормотал он.
— Да…
С трудом сглотнув, он собрался с духом, чтобы сказать то, что должен был сказать:
— Вы… ты не оставишь меня?
Она сжала его руку, словно понимала: ему ужасно трудно было задать этот вопрос. Затем поднесла его руку к своему рту, и он ощутил прохладный шелк ее кожи, ощутил прикосновение ее губ.
— Не оставлю, если ты этого не захочешь. Опий уже начал оказывать свое действие. «Скажи ей, пока еще не поздно».
— Ты хочешь, чтобы я ушла, Деймон? Казалось, ее голос доносился откуда-то издалека. Тело его наливалось свинцом.
— Деймон, ты слышишь меня?
— Не хочу, — прошептал он. — Я не… хочу… чтобы ты… ушла… — добавил, уже засыпая.
— Тоби Эштон? Ты здесь? Выходи отсюда, негодник! Мне надоело гоняться за тобой!
Дверь открылась, и в каморку ворвался свет. Тоби сидел, скорчившись в углу и глядя в одну точку. После мятежа заключенных он старался не попадаться на глаза караульным, вышагивавшим по палубе, а также Фойлу и Редли; он старался, чтобы его вообще никто не видел. Сейчас напряженность и подозрительность на судне возросли, и караульные отнюдь не были склонны проявлять доброту к изможденному американцу, один вид которого вызывал у них отвращение и раздражение. Они вполне могли ударить его прикладом мушкета, если он вовремя не уберется с дороги. И все же работать на Джека Клейтона и выполнять время от времени его поручения — это гораздо лучше, чем снова возвратиться в самый настоящий ад, царивший внизу.
Дверь открылась пошире.
— Тоби! Черт тебя побери, ты здесь?
Похоже, голос принадлежал Клейтону, однако Тоби не был в этом уверен. А покидать столь укромное место ему не хотелось. Кроме того, все англичане говорили одинаково. Все, кроме покойного маркиза, правильная речь которого резко отличалась от речи караульных, принадлежащих к низшим классам. Бедный лорд Морнингхолл! Мальчик не мог отделаться от мысли, что именно он, Тоби, виновен в смерти маркиза. В конце концов, ведь он же сообщил Арману — пусть под угрозой насилия — все необходимые сведения. Следовало бы предупредить маркиза о заговоре…
«Но ведь я его предупреждал! — подумал Тоби. — Я в самом деле его предупреждал, но он не стал слушать!»
А сейчас маркиз, его спаситель, пусть он и чудовище, сейчас он мертв.
В этом Тоби не сомневался. После того как караульные усмирили мятежников, он видел, как они выносили тело лорда Морнингхолла из каюты. Он видел его распухшее окровавленное лицо, видел торчащий из спины нож и алое пятно, расплывшееся по белоснежной рубашке. Мало того, Тоби видел, как улыбался Фойл, когда выносили маркиза; а всем было хорошо известно, что Фойл ненавидел лорда Морнингхолла. А кровь маркиза… Засохшие пятна его крови до сих пор оставались на палубе.
Смешно и думать, чтобы кто-нибудь стал их смывать. А при лорде Морнингхолле… Тоби помнил, как палубы ежедневно драили и отмывали уксусом, как устанавливали паруса, чтобы проветрить провонявшие трюмы, помнил, как лорд Морнингхолл обнаружил обман подрядчика. Должно быть, он бы еще многое обнаружил, если бы остался жив. И кроме того, маркиз старался помочь ему, Тоби. Что же касается гардемарина Фойла, которого Болтон назначил временно исполнять обязанности капитана, то он был совсем другим человеком. Чувствуя себя командиром, Фойл вел себя как петух на скотном дворе; всех задирал, отчитывал, всем угрожал, принимал самые величественные позы и раздавал направо и налево оплеухи и тумаки.
— Тоби Эштон! Куда ты запропастился?
Да, это был все-таки Джек Клейтон. Тоби вздохнул с облегчением. Этот громадный матрос, подобно сторожевому псу, верно служил лорду Морнингхоллу. Хотя он казался суровым и грозным, у него было доброе сердце, и Тоби это чувствовал. После некоторого колебания мальчик выполз из тени.
